Убить раба-2.
Шрифт:
— Максим, добрось меня на Заводское Шоссе к моторостроительному заводу, там, где гаражный массив начинается.
— Легко, поездка оплачена! – сверкнул зубами Золотой.
Кабанов вернул Рахматулло часть вознаграждения в обмен на «девятку» мышиного цвета.
— Ласточка, а не машин! – теперь Рахматулло обходился без переводчика.
— Пороги немного ржавый, — показывал таджик на дыры в металле под дверями, — зато все стаканы как родные, мотор – зверь, чуть–чуть масло кушает, карбюратор как с магазина! Доволен будешь, лет десять без забот ездить будешь!
— Ох, Рахматулло, тебе надо свой салон открывать,
— Зачем салон? Налоги–шмалоги!
Вечером на съемной квартире Кабанов пересчитал оставшиеся деньги. 75 тысяч рублей. Еда, бензин, плата за стоянку (район здесь тот еще) — должно хватить на два месяца, если экономить. Дмитрий отрезал еще колбасы, пожевал смесь крахмала с соевым мясом. А господа бывшие начальники сейчас бока наедают в кафе и ресторанах. Зарплата, надбавки, премии, деньги на агентуру, дань с подчиненных плюс калым за решения вопросов. И раньше высокие милицейские чины пухли не с голодухи, а сейчас в открытую покупают загородные дома, передвигаются на БМВ и Лексусах. Все у них хорошо, все у них есть, но им надо еще больше!
Кабанов распалял себя. Он понимал, что болен личной местью. От ненависти раскалывалась голова, темнело в глазах. Источник боли должен быть уничтожен! Дмитрий выбирал способ и орудие уничтожения. Орудие должно быть скрытого ношения и доступное для изготовления.
Гаррота. Струна впивается в шею, тощее тело трясется в конвульсиях, хрип изо рта. Рывок, струна режет мышцы, скрипит по хрящам, режет артерии и вены, кровь темно–красным фонтаном.
Заточка. Левой рукой зажать рот, правой отточенную полоску стали под ребра и повертеть за рукоятку, разрывая ткани печени. А в ухо прошептать: «Умри, тварь!»
Черепную коробку распирало изнутри, сердце молотом стучало в ребра. В состоянии бешенства Кабанов голыми руками мог разорвать ненавистные тела.
— Спокойно! – Дмитрий несколько раз глубоко вдохнул, выравнивая пульс, понижая давление.
Близкий контакт осложняется обменом биологическими частицами. Эксперты соберут образцы ДНК с трупа, и вот вам, ваша честь, неопровержимые доказательства виновности господина Кабанова. Плюс к этому, и минус гарроты и ножа, обилие крови, которая неизбежно попадет на одежду. Окровавленная одежда привлекает большое внимание обывателей и порождает свидетелей. К тому же надо признать, заморская удавка и стилет хороши для задохлика Пантелеева, а до бегемота Зайсунцева не так просто дотянуться и слой сала проткнуть лишняя проблема. Остается пистолет.
Дмитрий позвонил дяде Боре. Трубка ответила: «Абонент временно отключен». Кабанов бросил остатки колбасы в цинковое нутро холодильника и пошел спать.
— Привет, дядя Боря! У вас все в порядке, ничего не случилось?
— Проходи, детектив. – Борис Львович, которого Кабанов и не сразу узнал, широко распахнул дверь.
— Случилось, случилось. – пробурчал Борис Львович, проходя на кухню. На сковородке шипела яичница, бородач выключил газ и улыбнулся:
— Не пью я по твоей милости уже неделю как!
— То-то я смотрю, лет десять сбросил! Бороду подбрил, плечи расправил, позвоночник выпрямил, прямо эсквайр.
— Так уж эсквайр! – засмущался дядя Боря. – Садись тогда ланчевать, Шерлок Холмс. Ты вон
Съев треть желто–белой питательной массы, Кабанов положил вилку на край сковородки и спросил:
— А мистер Горохов где?
— На стадионе мистер Горохов! Хорошо ему в секте мозги промыли, здоровеньким помереть решил.
— Как бы его здоровенького наши транспортологи не зацапали.
— Да он в свою квартиру не суется, а здесь в четырех стенах уже замучался пыхтеть, по десять раз на дню отжимался. Пускай на свежем воздухе форму поддерживает. Кто его знает, может и правда в здоровом теле – здоровый дух.
— Дядя Боря, я тебе второй день дозвониться не могу.
— Телефон я в мастерской оставил, все не соберусь дойти. Сделал я тебе глушитель. – Борис Львович достал с холодильника газетный сверток. – Держи.
Дмитрий развернул газету, глянул в металлический цилиндр чуть меньше пивной банки.
— А принадлежность к нему в мастерской не забыл?
Борис Львович задрал рубаху, достал из-за пояса пистолет.
— Примеряю вот на старости лет.
— Как говорил товарищ Саахов, пистолет носить никому не поздно.
Дмитрий хлебнул чаю и продолжил игру в англичан:
— Борис Львович, сэр, не будете ли Вы столь любезны, одолжить мне костюм и шляпу?
— Фрак не одолжу – королева вызывает, а костюм бери. Только он из моды в прошлом столетье вышел и в талии тебе будет сильно свободен. – дядя Бори пошлепал себя по пузу. – А зачем тебе? Понимаю – маскировка!
—
Луна сквозь рваные тряпки облаков льет свет на кресты и могильные плиты, дрожат силуэты деревьев. Тишину городского кладбища нарушил тихий хлопок и звон разбитой бутылки. Гавкнул лохматый охранник.
Дмитрий откручивал глушитель. Испытанием остался доволен, хотя было очень жаль патрона. Осталось четыре. Последний для себя. Кому-то контрольного выстрела не достанется.
— Опять нажрался. – тихо сказал Кабанов.
Дмитрий сидел в машине и наблюдал в китайский бинокль за входом в отделение полиции №2.
Последние десять дней Кабанов составлял распорядок дня объекта №1. Вырисовывалась следующая картина: начальник уголовного розыска прибывает на работу в 07–45 – 08–00. Привозит господина Пантелеева родственник, как было известно Кабанову, муж сестры – молодой, похожий на глисту опер по имени Степан. Сам Пантелеев, по все видимости, так и не научился управлять автомобилем. За все время в рабочие дни Пантелеев трижды спускался на крыльцо с папочкой, садился в служебный «Фиат», и водитель доставлял великого человека в ГУВД. В 20–00 – 20–30 Алексей Николаевич, обычно шатаясь, как подросток после выпускного вечера, выходил из родного отдела и направлялся на парковку, обозначенную «Только для сотрудников полиции». Пантелеев и раньше считал особой крутостью выпивать на работе. Опрокинув рюмку, начинал повышать голос и материться. Мол, я, когда выпью, злым становлюсь, все меня должны бояться и уважать. Смешной такой, как цыпленок, наклевавшийся проспиртованных зернышек. А сейчас ему сам черт не брат, когда Зайсунцев дает подмышкой полизать. Пантелеев широко распахивал двери автомобилей — подчиненные опера возили начальника по очереди, — падал на сиденье и сквозь опущенные стекла доносилось: «Домой, сука!»