Убить Сталина. Реальные истории покушений и заговоров против советского вождя

Гаспарян Армен Сумбатович

Савинков не сидит сложа руки. Он немедленно берется за новое громкое дело: убийство Великого князя Сергея Александровича. Исполнитель имеется надежный – близкий друг Иван Каляев. Тот был крайне огорчен, что не он лично убил Плеве, и жаждал показать себя перед партией социалистов-революционеров во всей красе. Савинков был, разумеется, «за». На подготовку теракта ушло полгода. Покушение состоялось 6 февраля 1905 года. Откроем московские газеты того времени: «На месте взрыва лежала бесформенная куча, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика осматривала следы разрушений; некоторые пробовали высвободить из-под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось; из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги».

Сам же Савинков продолжал играть в орлянку с судьбой. В тот день он с показным равнодушием прошел мимо места покушения. Дойдя до Кузнецкого моста, он услышал глухой звук, словно где-то недалеко выстрелили из пистолета. Сначала он даже не обратил на него внимания, слишком не похоже это было на взрыв бомбы. И только спустя какое-то время он увидел бегущего мальчишку, который громко кричал: «Великого князя убило, голову оторвало!»

Лидеры партии социалистов-революционеров торжествовали. Чернов, например, искренне считал, что после этого рабочие и крестьяне сломя голову ринутся в революцию и в результате власть немедленно перейдет к эсерам. Савинкова, казалось, все эти разговоры вовсе не интересовали. Для него террор стал важнее партийной идеологии. Не случайно он утверждал, что убийство по политическим мотивам – внепартийное дело, поскольку служит делу всей революции в целом. А значит, убивать ради будущего народного счастья может кто угодно – хоть марксист, хоть анархо-синдикалист. Все посильно приближают главную цель: свержение ненавистной монархии.

Савинкова даже не заботил простой вопрос: а на чьи деньги он, собственно, готовил убийства Плеве и Великого князя? Узнав наконец, что средства выделили японцы, Борис Викторович был заметно смущен. Не очень это вязалось с его представлениями о революционной жизни. Но Азеф объяснил: если они сделают большое дело (сиречь – убийство видного сановника), народ моментально пойдет за ними. А если ничего не делать, то они так и останутся на обочине процесса. Лидер эсеровских боевиков так резюмировал тот разговор: «Эх, ваше сиятельство, людей убиваете, а все в белых перчатках ходить хотите, верно Гоц тебя скрипкой Страдивариуса зовет. Все рефлексии, вопросики, декаденщина всякая, как это – «о, закрой свои бледные ноги!».

До октября 1917 года эти события считались апогеем политического террора. Тогда казалось, их невозможно превзойти. Уже сам Савинков разочаровался в убийствах и даже успел побывать на видных государственных постах в эпоху Временного правительства. Но тут на авансцену выходят большевики, раскланиваются во все стороны, и эстрадное представление «Стреляй и взрывай» начинается сначала, причем с еще большим азартом. Новая эпоха – новые мишени. Про покушения на лидера РСДРП (б) я подробно писал в книге «Тайны личности Ленина». Поэтому переходим к первому из актов идеологического насилия.

М. С. Урицкий. Председатель Петроградской ЧК стал первой жертвой новой волны политических убийств.

Сегодня Моисея Соломоновича знают примерно в той же степени, что и, скажем, князя Безбородко. Мало кто может внятно сказать, кто это такие. Только самые подкованные борцы с тоталитаризмом, тесно сгруппировавшиеся нынче вокруг движения «Парнас», так и норовят упомянуть Урицкого в числе основных виновников и даже зачинщиков «красного террора». В такие мгновения я немедленно вытягиваюсь в струнку, щелкаю каблуками и вспоминаю прекрасные строки поэта: «Вот почему с такой любовью, с благоговением таким клоню я голову сыновью перед бессмертием твоим». Только в данном случае не бессмертием, а исключительным интеллектуальным вакуумом.

Эти люди упорно не хотят понять, что как раз Урицкий, находясь на посту председателя Петроградской чрезвычайной комиссии, категорически выступал против расстрелов. Он искренне считал, что ничего хорошего подобная жесткая мера не даст. Не говоря уже о том, что кровавая большевистская вакханалия как раз и стала ответом на убийство Урицкого. По крайней мере, так «Красная газета» (официоз Петросовета, как мы сказали бы сегодня) писала в те дни: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором. За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов».

Этому акту политического экстремизма с точки зрения истории не повезло особенно. Масштабная конспирологическая теория «русский народ от мала до велика сопротивлялся злым и коварным евреям-большевикам» в данном случае категорически не работает. Дело в том, что Моисея Соломоновича Урицкого убил Леонид Иоакимович Каннегисер, отомстивший за гибель своего друга. Но нет такой вершины, которую невозможно одолеть при большом желании. Что с завидным постоянством и демонстрируется. Поэтому и появился зажигательный монолог известного публициста русской эмиграции Ивана Лукьяновича Солоневича: «Мы не имеем права забывать и о том, что еврей палач Урицкий был убит рукой героя – еврея Каннегисера. Когда мы будем ставить памятники героям и жертвам нашего грядущего освобождения, ни Каннегисера, ни Каплан мы не имеем права забыть». Однако первого из боевиков в результате благополучно и оперативно забыли, несмотря на то что он был расстрелян.

Л. И. Каннегисер. Как вспоминала Марина Цветаева: «Леня для меня слишком хрупок, нежен, цветок». Это не помешало ему стать убийцей.

Обратите внимание на полное и стремительное изменение мировосприятия. Если до известных событий 1917 года консерваторы и правые бурно возражали против политического террора, считая его недопустимым, то по итогам прихода к власти большевиков и последовавшей Гражданской войны перестали видеть в нем что-то плохое. Напротив, сами начали активно его проповедовать. Особенно после ухода в эмиграцию. Согласимся, иных действенных методов борьбы за Россию, которую они потеряли, у них просто не оставалось. А статика многим претила.

Началом террора русской политической эмиграции против лидеров большевиков стало убийство дипломата Вацлава Воровского 10 мая 1923 года. Во главе советской делегации он прибыл в Лозанну на международную конференцию по Ближнему Востоку, где должен был подписать конвенцию о режиме судоходства в контролируемых Турцией черноморских проливах. Она, кстати, действует до сих пор.

Вечером представитель Советской России ужинал в ресторане со своим помощником Максимом Дивильковским и берлинским корреспондентом Агентства новостей РОСТа (оно существует и по сей день, это всем известное ТАСС) Иваном Аренсом. Они были слишком увлечены, по всей видимости, очень важным и интересным разговором и потому не заметили, как из-за соседнего стола неспешно поднялся молодой человек и подошел к ним. Вступать в прения с большевиками он явно не собирался.

Воровский так и не успел понять, что происходит. Он был убит первым же выстрелом в затылок. Смерть наступила мгновенно. Еще две пули попали в журналиста. Последний выстрел был произведен в помощника дипломата. После этого террорист с улыбкой бросил оружие на пол и спокойно сказал подбежавшему метрдотелю: «А теперь зовите полицию!» Никогда до этого убийства в российской политике не совершались с такой показной дерзостью и чувством полной безнаказанности.

В. В. Воровский. В революционном движении с 1894 года.