Убить волка

Priest P?

Гу Юнь взял пиалу с лекарственным отваром и ловко осушил ее одним глотком. Лениво опустившись на изысканную резную кушетку, не соизволив даже снять обувь, он закинул ногу на ногу и принялся терпеливо ждать, когда лекарство начнет действовать. Тем не менее, руки Гу Юня не остались без дела – он быстро сложил ненужный доклад в бумажную птицу и нацелился на затылок Шэнь И.

Насколько этот человек мог быть невыносим!

Шэнь И краем уха уловил шелест бумаги и ловко поймал бумажную птицу рукой. На этот раз он признал перед Гу Юнем свое поражение.

—

Ты меня слышишь? – спросил Шэнь И.

— Уже лучше, правда все еще слегка нечетко, – ответил Гу Юнь. – В общем, ты же можешь перефразировать то, что я написал, чтобы это смотрелось получше?

Шэнь И вздохнул и сказал:

— Маршал, вы хотите сказать Императору, что четвертый принц сам прознал про заговор варваров и, предав тесную кровную связь с той женщиной, предоставил нам возможность перебить их братию одним махом? Вы сами поверили бы во что-то подобное?

Две маленькие киноварные метки под глазом и на мочке уха Гу Юня будто вернулись к жизни и снова стали ярко-красными, стоило ему принять лекарство.

— А как иначе? – спросил Гу Юнь. – То есть, ты предлагаешь сообщить Его Величеству, что я давно решил взять под контроль вооруженные силы Великой Лян? Мы только урегулировали ситуацию на Западной границе, а я уже готовлюсь установить тотальный военный контроль у Северной границы? И поэтому я решил воспользоваться его прямым приказом защитить маленького принца, попавшего в ловушку варваров? Или нам следует сообщить Его Величеству о том, что я решил запустить свою руку в карман черных рынков Цзылюцзиня, строго запрещенных законом, и случайно обнаружил, что за последние годы количество Цзылюцзиня, попавшего на эти самые рынки, отклонилось от нормы?

Шэнь И ничего не ответил. Гу Юнь надменно продолжил:

— Ты в силах переписать так, чтобы это звучало более правдоподобно, а иначе зачем бы я просил тебя об этом? Более того, когда мы вернемся в столицу, этого ребенка, Чан Гэна, начнут повсюду преследовать эти матерые волки – вшивые варвары. Ты должен постараться хорошенько переиначить мои слова, обратив их в душещипательную историю. Скажем, что четвертый принц проживал в тяжелейших условиях, однако, несмотря на многочисленные перипетии и тягости, пламя верности своей стране в его сердце по-прежнему не угасло. Преврати это в душераздирающую повесть. И чем дольше Его Величество будет пускать слезы, читая этот доклад – тем лучше, а я погляжу со стороны, посмеет ли кто-нибудь вставить хоть слово.

Сначала Гу Юнь вынудил его задобрить принца. Теперь же он его просит вынудить самого Императора броситься в слезы.

Шэнь И ухмыльнулся и опустил кисть:

— Прошу прощения, но у вашего подданного для подобного не хватит чернил. Маршалу стоит пойти и попросить об этом другого, более опытного господина.

Гу Юнь выдохнул:

— Ах ты!..

Шэнь И поднял голову и увидел, как Гу Юнь совершенно бессовестно изображал из себя жертву:

— У меня так болит голова... Больно, больно, больно! Так больно, что она вот-вот взорвется! Братик Цзипин, кроме тебя нет никого, кто будет заботиться

обо мне и поддерживать в трудную минуту! И ты вот так легко бросаешь меня? Этот унылый, холодный, грешный мир со мной так жесток! Для чего мне тогда вообще жить?

Далее он схватился за грудь и упал на кушетку, притворившись мертвым.

Зачем хвататься за грудь, говоря, что у тебя болит голова?..

На тыльной стороне ладони Шэнь И вздулось несколько синих венок.

Не смотря на эту крайне абсурдную сцену, Шэнь И все-таки неохотно сел поудобнее, развернул лист бумаги, и, тщательно обдумав каждое слово, переписал доклад Гу Юня.

"Покойный" в лице Гу Юня не спешил возвращаться к жизни, потому, как его голова действительно разрывалась от боли. Шэнь И не мог не знать о побочном эффекте лекарства.

Гу Юнь выпил лекарственный отвар, и сразу после, пока тлела одна палочка благовоний, его глаза могли видеть необычайно четко, а слух тотчас делался чрезвычайно острым. Когда благовония догорали, начиналась страшная мигрень. Весь мир кружился перед глазами, стоило Гу Юню их открыть. Каждый окружающий его звук эхом отражался в голове.

Где-то через полчаса этот эффект постепенно шел на убыль. Немногим после его глаза и уши становились, как у нормальных людей.

Но как долго он мог оставаться нормальным? На этот вопрос было сложно ответить.

Когда Гу Юнь принял это лекарство в первый раз, ему было так больно, что он был готов биться головой о колонну кровати. Зато потом он мог видеть и слышать более трех месяцев – за то время он почти забыл, что он калека.

С недавних пор Гу Юнь начал принимать свое лекарство все чаще и чаще. С одной стороны, он научился засыпать с головной болью, насколько бы мучительной она ни была. С другой стороны, действие лекарства становилось все менее и менее эффективным.

На данный момент разовой дозы могло хватить лишь на три-пять дней.

"Через несколько лет оно может стать совершенно бесполезным", - подумал Шэнь И.

Двое: один – сидящий, второй – лежащий; оба не сказали ни слова. Длилась эта тишина до наступления глубокой ночи, пока до них не донеслись голоса ночного патруля. Шэнь И, наконец, опустил кисть. Он обернулся, взял одеяло и укрыл им Гу Юня.

Гу Юнь до сих пор ни разу не пошевельнулся – он так и заснул. Его брови казались слегка нахмуренными, а губы и щеки дышали лунным отсветом, словно в них не было ни капли крови. И только две киноварные отметки продолжали алеть своей красотой.

Шэнь И посмотрел на него и тихонько вышел.

На следующий день, когда маршал Гу проснулся, он вновь стал бодрым Аньдинхоу, полным сил и энергии.

Утреннее солнце едва выглянуло из-за горизонта, а Гу Юнь уже разбудил Шэнь И. Тот успел разве что открыть дверь, как перед его заспанными глазами возник восторженный Гу Юнь:

— То, что я заказал, наконец-то пришло! Ты только посмотри! Будь уверен – я лично гарантирую – когда преподнесу этот подарок принцу в знак извинения, это полностью усмирит гнев моего маленького братишки!