Убить Юлю

Рогоза Юрий

Очень хотелось спросить... Но такие вопросы друзьям не задают. Особенно тем, с которыми связан большой и красивой целью (похоже на «цепью» — пронеслось в мозгу) — присвоить все основные богатства этой, в целом неплохой, страны, народ которой почему-то до сих пор не хочет смириться с нищетой, хотя давно уж пора бы...

Юля, Рамзай

Он мог убить ее прямо сейчас.

Ликвидации во время утренних пробежек он совершал часто, в самых разных городах и странах. Ему даже нравилась зловещая ирония судьбы, по которой голова человека разваливалась на части именно в тот момент, когда тот заботился о своем здоровье. Но этот раз был ознакомительным, и худенькой

и стремительной, как подросток, премьер-министру этой уютной страны было суждено пробежать обычный маршрут без сюрпризов.

...А Юля бежала с трудом. И не потому, что последние дни сами по себе были марафоном на выживание. Нет. Просто эти утренние минуты были единственными, когда душа, наверное, еще не до конца проснувшись, забывала, чья она, и жадно впитывала красоту рассветной дымки, пение птиц, слезинки росы на свисающих ветвях... И это было главным подарком дня, глотком юности и свободы. И обычно бег был свободным и радостным, как полет.

Но сегодня Юля проснулась Премьером. И сразу ощутила на душе ту самую тяжесть, с которой, засыпая, закрыла глаза. Она заставляла себя держать темп, но чем быстрее бежала, тем лихорадочнее проносились в мозгу тревожные, не дающие покоя мысли...

Президент за всю неделю ни разу не нашел возможности ответить ыа ее звонок. Зато вчера вдруг позвонил сам, усталый и раздраженный, не похожий на себя... Неужели У НИХ получается?!. Нет, не может быть!

Юля, стиснув зубы, побежала еще быстрей, словно надеясь, что тяжелые сомнения отстанут, не выдержав темпа, но ничего не вышло.

Она ожидала слов поддержки: шла война с бандой российских нефтетрейдеров, привыкших творить в Украине безнаказанный произвол, не прекращался торг с парламентскими фракциями, цепляющимися за каждую скобку, каждую запятую предлагаемых ею программ... Но голос Президента казался далеким и каким-то чужим. И еще — глуховатым, как у очень уставшего человека. Юля даже на секунду забыла обо всех бедах — захотелось сказать ему что-нибудь очень доброе... Но он перебил — без хамства, просто, казалось, он позвонил, чтобы высказать до конца свою нервозную обиду, и просто не слышал собеседницу.

«Он очень изменился... — пронеслось в сознании, но Юля тут же оборвала сама себя: — Ерунда! Она не смеет так думать, не должна! Он — Президент народа, а значит, и ее, Юлин, Президент! За него проголосовано мокрыми валенками и красными от мороза руками Майдана, его пытались запугать и убить... Нет, она напрасно сама себя настраивает. Он прежний, Народный Президент Украины!..

Правда, враги их общего дела обложили его со всех сторон, он узнает о политических новостях от Полошенко, а об экономических показателях — от Мартынко и Третьяка. Да, ему сейчас трудно, может быть, даже труднее, чем ей самой. Но он не дрогнет, не отдаст на растерзание этим асам дерибана самую светлую мечту своего народа! Он же все понимает! Он...»

«Охрана ни к черту», — автоматически отметил Рамзай. Ползущий сзади в десяти метрах джип да эти двое впереди, которые и спрятаться толком не умеют — торчат, как заячьи уши... Даже с уходом проблем не будет, не то что с самой ликвидацией. Скука...

Морозенко

У Сам Самыча Морозенко, как ни странно, был личный герой.

Конечно, этого не знала ни одна живая душа — человек его уровня не может позволить себе быть смешным даже в мелочах. Но герой был, и главный социалист теперь уже не представлял, что когда-то мог легко обходиться без примера для подражания. Идеального примера, как он не раз убеждался.

Этим героем был штандартенфюрер СС Штирлиц.

Казалось, толстый кремлевский полуагент Семенов создал этот образ для своих кормильцев как учебное пособие, безупречное и универсальное руководство к действию. А у тех просто не хватило ума понять это и использовать. А у Сам Самыча хватило, и, словно

в благодарность за это, киношный разведчик много лет подряд служил ему верой и правдой, не подведя ни разу.

Рецепт штандартенфюрера был прост, как и все гениальное.

Смысл его заключался в том, что народ-голодранец (а другого Морозенку видеть не доводилось ни из окна своего обкомовского кабинета, ни с высоты коридора Украинского Парламента) прощал «своему» все, за что других немедленно причислял к фашистам (а в наши мутные дни — к кровопийцам-олигархам) и при удачном раскладе тут же ставил к стенке.

Фон Штирлицу прощались приятельские отношения со всякой фашистской сволочью (а с кем еще прикажете якшаться, если кругом — одни враги?!); подозрительная, чтобы не сказать больше, аккуратность; надраенный до блеска автомобиль «Мерседес—Бенц» и купленная на фашистские деньги вилла в сосновом лесу; неуставные отношения с вечно заплаканной нацисткой Габи. Любовь к дорогому коньяку и постоянное наличие салями и холодильнике вообще не принимались в расчет — человек большое дело делает!

Наивно верящий в «левую идею» народ прощал Сам Самычу примерно тот же набор жизненных радостей. Правда, чуть изменилась стилистика (если не считать вечных ценностей — «Мерседеса» и необходимости жить в роскошной вилле). Теперь «свой», чтобы не выделяться в логове классовых врагов, должен был носить купленные в Лондоне костюмы, иметь несколько эксклюзивных швейцарских часов, портфель, стоящий, как «Жигули», и регулярно посещать дорогие солидные рестораны. Квартиры и неясного происхождения наличные деньги для закупок салями и содержания агентуры органично укладывались в образ.

То, что приближение победы социальной справедливости затягивалось, тоже было вполне естественным (переодетый Штирлицем подполковник Исаев тоже больше двадцати лет не был дома).

Теперь нищие ленинцы Украины с мозолистыми руками могли спать спокойно: внедрение удалось, и даже самый придирчивый глаз уже давно не в состоянии был отличить социалиста Морозенко от продажных депутатов-миллионеров и прочей антинародной мрази.

Такого же успеха добился в свое время знаменитый полковник СС.

Склонность к магнитофонному прослушиванию и фальшивым паспортам делала сходство полным» и безукоризненным.

И спрашивается, какому трудящемуся могло бы прийти в голову осудить Сам Самыча или Штирлица за то, что они оба так успешно окопались в логове непримиримых врагов?!.

Самолюбие Морозенка тешил тот факт, что он первым из товарищей по идеологии взял на вооружение любимый народом образ. Правда, Володя Ленин тоже носил английские костюмы и даже на злосчастный завод Михельсона приехал не на задрипанном «Форде», а на самом настоящем «Роллс—Ройсе» с серебряной решеткой радиатора, но заподозрить вождя в том, что он смотрел «Семнадцать мгновений весны», было бы нелепо по определению...

Без трудностей, правда, не обошлось — материальное соответствие требовала соответствия стилистического. И задача была не из простых. Плебейская, но выработанная за много лет, а оттого милая сердцу привычка начинать день со стакана рассола была, выжжена каленым железом. Пошлое буржуазное излишество в виде душа каждое утро стало вынужденной нормой. Умение подбирать носки к туфлям давалось труднее, чем Высший курс марксизма-ленинизма...

Спорт был отдельной темой. О том, чтобы стать чемпионом по теннису не то что Киева, а даже микрорайона, не могло быть и речи. Пришлось стиснуть зубы и начать плавать в элитных бассейнах (слава Богу, при них почти всегда была сауна, где подавали настоящее «Баварское»). Затем пришла идея купить несколько комплектов дорогих шахмат и расставить их на всех квартирах и дачах, чтобы образ вдумчивого стратега сопровождал всегда и везде. (Какие фигуры как ходят, прочитал в специальной брошюре. Ее потом по всем правилам сжег, закрывшись в туалете, но заучить успел намертво, навеки!)