Убить зверя
Шрифт:
– Ну, если надо… Будет исполнено, – с деланным безразличием согласился Клевахин.
– Берендеев уже ждет, – отрывисто и сухо сказал Бузыкин – видимо решил, что он и так чересчур долго изображал душку.
– Я свободен?
– Да… – Полковник нахмурился и решительно придвинул к себе какую-то папку…
По лицу капитана Берендеева не было видно, что он в восхищении от перспективы получить в производство новый "висяк".
– Подсидел ты меня, тезка, – с деланной укоризной сказал Клевахин, передавая ему тощую серую папку с материалами по делу. – Получи…
– Фашист гранату, – кисло добавил капитан.
– Не все так мрачно в мире этом, мой любезный друг… – Майор бросил взгляд на часы. – Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Берендееич, ты завтракал?
– Намекаешь?
– Ага, как в том анекдоте: что это ты, милок, все намеками да намеками?.. Махнули?
– Нельзя отказывать старшему по чину, – ухмыльнулся Берендеев.
– Тогда жди меня внизу, я зипун накину и кабинет закрою…
Клевахин довольно быстро отыскал то, что нужно. Это была новомодная забегаловка, устроенная в полуподвальном помещении и работающая, как говорится, с утра и до закрытия. Она именовалась "У Михеича" и встретила их гулкой пустотой. Выбрав столик подальше от стойки бара, за которым клевал носом прилизанный юноша в бордовом жилете, они заказали водку, лимон и маслины.
– Колись, – сказал Берендеев, когда они причастились по рюмашке. – Тут нас точно никто не подслушает. Ты ведь по этой причине совратил меня прямо с утра?
– Точно. Пусть уж лучше думают, что мы с тобой алкоголики и решили опохмелиться, не дожидаясь обеда, нежели запишут нас в заговорщики.
– Николай Иванович, ты мне тут зубы не заговаривай, а лучше скажи почему тебя так оперативно сбросили с седла?
– Вернее, сняли седло. И вообще – с чего ты взял, что меня опрокинули? У Никольского дело тоже далеко не мед.
– Не надо нам ля-ля. Он работает на публику, чтобы мы под его крышей могли спокойно и эффективно действовать с пользой для общества без особой оглядки на наши мертворожденные демократические принципы.
– Спасибо за политинформацию. Ты, случаем, не был комсоргом?
– Все мы выросли не в колыбели, а в ленинской кепке, уважаемый тезка. Но про то ладно, вернемся к нашим баранам. Я еще, сам понимаешь, с материалами не знакомился, но, зная твой стиль работы, уверен, что в них без бутылки точно не разберешься. А в твои мозги не заглянешь.
Клевахин колебался. Он понимал, что не ввести коллегу в курс дела не имеет морального права, и в то же самое время полностью открыть карты не позволяла элементарная осторожность. Информацию для Тюлькина он обычно дозировал, мотивируя его вторичным, подчиненным положением, что в общем оправдывалось служебной этикой. Но Берендеев был иного поля ягода, профессионалом в полном смысле этого слова, а потому дать ему вместо фактов намеки и предположения или вообще ввести в заблуждение майор считал просто неприличным.
И он рассказал – не все, но многое. Клевахин упустил лишь свои контакты с Балагулой, а также то, как он нашел Лизавету и где она скрывается. Насчет девушки у него была с Тюлькиным договоренность – чтобы тот никому ни пара с уст. Майор был уверен, что старлей не проговорится даже под угрозой отчисления из органов – события вчерашнего дня вовсе не располагали к откровенности с кем бы то ни было; своя рубашка ближе к телу. К тому же Клевахин несколько сгустил краски, и теперь бедный Тюлькин готов бы откусить язык, лишь бы не выдать их общую тайну, которая могла стоить ему жизни.
– Твою мать!.. – прокомментировал Берендеев услышанное. – Вот это я приплыл… Сплел ты мне лапти, Николай Иванович.
– Благодари не меня, а Бузыкина. А что касается дела… думаю, тебе Атарбеков подскажет, как выйти сухим из воды.
– А потом, случись чего, сам меня и утопит. Знаю я такие штучки. Мы хоть и пскопские, но хлябало держим закрытым.
– Хочешь совет?
– Звони, как говорят наши "приятели" урки. Слово к делу не пришьешь, но все же…
– Плыви по течению. Не дергайся. Трудись в обычном режиме, наводи шорох. Пиши побольше бумаг и почаще преданно заглядывай Бузыкину в глаза. Он это любит, а потому простит тебе все твои прегрешения и недоработки. Отсидись в окопе.
– А все ли ты, друг мой сердешный, рассказал? – Берендеев впился в невозмутимое лицо Клевахина острым испытующим взглядом.
– Может, попросить бармена пусть он включит рефлектор? Чтобы как на допросе – триста ватт прямо в глаза. Кончай, Берендеич, сверлить во мне дырки. Что накопал, то и выложил. Хочешь пойти по моим стопам – рискни. Смелого пуля боится.
– Ну да, пуля – дура, штык – молодец. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Раньше посмертно хоть в партию принимали, а сейчас через год забудут и как звали. Слушай, Николай Иванович, ты взятки берешь?
– Только борзыми.
– Я серьезно.
– Не дают, Колян. Мы с тобой легавые, нас бандиты за людей не считают. Вот если бы мы с тобой работали в налоговой службе…
– Да-а, мечта… А вообще-то шутки шутками, но до получки дотягиваю с трудом.
– Бери с меня пример. Я занимаю.
– Неужто у нас завелись подпольные миллионеры?
– Товарищи по оружию мне доверяют и считают за честь прийти на выручку. Я каждый вечер пью за их здоровье кефир.
– А вот сейчас ты мне и впрямь дал хороший совет…
Домой Клевахин возвратился когда стемнело. Никольский, рано поседевший брюнет с широкими черными бровями, педантично вводил его в курс дела почти три часа. Возможно, подполковник и заметил, что опер слегка подшофе, но виду не подал – Никольский и сам был не дурак пропустить рюмку в течении рабочего дня, когда не намечалась встреча с большим начальством. Впрочем, Клевахин все-таки принял некоторые превентивные меры – сжевал половинку мускатного ореха. Вежливо откланявшись, майор поторопился связаться с Бочкиным – чтобы тот обеспечил Лизавету продуктами. Он не стал пользоваться служебным телефоном, а позвонил с подсобки продовольственного магазина, где работал его старый знакомый. Майор не очень доверял спецам с техотдела, еженедельно проверяющим кабинеты на предмет "клопов", "жучков" и прочая. Если им прикажут, они вмиг оглохнут и ослепнут.