Убитый манекен : сборник
Шрифт:
— Еще не знаю… Завтра вам скажу…
Он отправился в сторону Церковной площади и два раза позвонил в угловой дом.
Как и утром, открывать ему не торопились, и, как и утром, он сам толкнул тотчас приоткрывшуюся дверь.
— Здравствуйте, Ирма!
Но сердце его больше не лежало к делу. Если бы он сам себя не принуждал…
— Чего еще вам надо? — сердито пробормотала старуха, не отпуская дверной ручки. — Что, у меня других забот нет, чем по десять раз на день бегать из кухни и вам открывать?
Малез
— А дома господин Арман?
— Нет, вышел.
— Один?
— С мадемуазель Лаурой.
— Не знаете, когда они вернутся?
— Уж не думаете ли вы, что я их об этом спрашивала?
— Мадемуазель Ирэны тоже нет дома?
Эта настойчивость явно злила старуху:
— Нет!
Еще немного, и она вытолкала бы комиссара на улицу:
— Я одна с хозяином, которого вы снова разбудили.
«Собака! Настоящая собака!»— подумал Малез.
Он вынул из кармана записную книжку и карандаш.
— Будь я на вашем месте, Ирма, я захлопнул бы дверь, — добродушно произнес он. — Ветер с севера, не стоит выдувать помещения. А я еще вас задержу. Я вам оставлю записку для господина Армана.
— Как вам угодно! — пробурчала старуха.
Но дверь она не захлопнула, а, напротив, еще больше приоткрыла.
Малез ушел, когда уже опустились сумерки и из соседних рощ сбежались угрожающие тени, которые холодом дышали на прохожих, гасили свечи в церкви, срывали с лип на площади последние листья. В окнах загорался свет, слышалось поскрипывание осей невидимых тележек.
На Станционной улице комиссар остановился перед лавкой г-на Девана. Несмотря на приближение бури украшавший ее единственный манекен сохранял невозмутимое спокойствие. Одна из тонко вылепленных из розового воска рук с отогнутым мизинцем, поссорившимся с другими пальцами, взбивала пену шелкового платочка в нагрудном кармане, вторая подчеркивала безупречный покрой двубортного костюма.
— Вот этого щеголя и следовало бы уничтожить в первую очередь! — проворчал Малез.
Отчаянно бросавшийся на колокольню ветер добился одного-единственного удара церковного колокола и со скоростью экспресса ворвался на улицу. Малез буквально видел его приближение. Повернувшись к нему спиной и позволив нести себя, он вернулся в гостиницу, стоявшую у края дороги, будто баркас на якоре.
— Дайте поесть! — усаживаясь в углу спиной к окну, сказал он. — Неважно, что…
Почему не появился Арман Лекопт? За свою жизнь комиссар не встречал торговых агентов, особенно сбывающих автомобили, сдержанность которых не таяла бы перед перспективой выгодного дельца. В данном случае проявленное Малезом невежество во всем, что имело отношение к технике, должно было послужить приманкой. «Кажется, я преуспел, создавая впечатление, что не могу отличить «форд» от «испано-сюизы»? Так в чем дело?»
Старая Ирма сказала: «Г-н Арман вышел вместе с мадемуазель Лаурой». Следовало ли заключить, что, узнав о намечающейся встрече, девушка ловким ходом удалила своего кузена?
Отодвинув тарелку, Малез вынул из бумажника фотографию Жильбера, извлеченную из показанного г-ном Лекоптом фотоальбома.
«Так вот каким, — рассуждал он, — был этот молодой человек, ошеломлявший всех своими дарованиями. Самый выдающийся ученик, какого они только когда-либо встречали, если верить его преподавателям. Он изучал медицину, где его ждала блистательная карьера. Мать называла его более ласковым, более нежным, чем девочка…»
Малез про себя усмехнулся. Не было ли это профессиональным извращением? Он не доверял спустившимся на землю ангелам…
«Она так обожала это олицетворение всяческих добродетелей, что не смогла его пережить»!
«Приходилось ли тебе когда-нибудь созерцать фотографии умерших в юные годы людей? — прочел он где-то как-то раз. — Меня всегда поражало, что в этих портретах, хотя и сделанных в то время, когда эти люди находились еще в добром здравии, было что-то мрачное… Словно бы те, кто предназначен стать жертвой драмы, несут на лице свой приговор…»
Малезу было хорошо знакомо это состояние болезненного страха, это одновременно горькое и покорное ожидание… Но напрасно искал он его на лице, которое лежало перед ним, как тщетны были его поиски и на фотографиях, содержавшихся в альбоме.
Напротив, там он обнаруживал признаки с трудом сдерживаемого горения, напористого тщеславия, может быть, и признаки преждевременной испорченности. Внезапно у Малеза появилась уверенность, что он не один рассматривает фотографию, что за его спиной к низкой оконной раме прижимается чье-то лицо.
Он чувствовал, как давит на его затылок этот взгляд. Такое случается в театре или в трамвае, когда вы спиной ощущаете взгляд любопытного, пытающегося через ваше плечо читать программу или газету, которую вы держите.
Не двигаясь, коротким словом он привлек к себе внимание трактирщика:
— Осторожно! — прошептал он. — Оставайтесь на месте! Сделайте вид, что не слушаете меня! Через окно за мной наблюдает человек… Нет, не смотрите! Выйдите через черный ход, попытайтесь его ошарашить…
Взяв с бара связку ключей, покорный трактирщик с совершенно естественным видом открыл дверь и исчез в глубине.
Малез едва успел незаметно, ногой, отодвинуть стол, как услышал скрип засова и шум голосов на улице.
Резко обернувшись, он крепко схватил оконный шпингалет, потянул его, рванул на себя створки окна.
В нескольких шагах плотный силуэт трактирщика пытался незаметно и не вызывая тревоги приблизиться к другому силуэту, худому и наклонившемуся, словно падающая тень.