Убитый
Шрифт:
– Неправда, - сказал я.
– Кстати, если бы ко мне пришел этот упомянутый вами баобаб... я бы его тоже оскорблять не стал.
Он слегка усмехнулся. Я тоже.
– Ты хочешь сидеть здесь без конца?
– спросил он потом, уже серьезно.
Я тут же мотнул головой.
– Знаю, тебя об этом уже спрашивали.
Какое-то
– И ты не уверуешь в меня? Ни за какие в свете сокровища?
– А я что, получу какие-то сокровища света? Ведь до сих пор мне обещали только номер в вашей гостинице, - сказал я.
– Это я предпочитаю держаться версии, что получил дубиной по голове и теперь брежу в горячке. Или же, что поделать, съехал с катушек.
– Разве это логично?
– спросил он.
– Ты в любом случае желаешь быть рационалистом, а дискутируешь с бредней? И даже с ней вежлив.
– Вы не сердитесь, - сказал я, - но это глупый вопрос, так? Ведь от кого вы желаете этот рационализм взыскать? От типа, горячечно бредящего в операционной? Мне можно все. Все, что угодно.
– Ну как тебя убедить? Ты сидишь в пустом голоде, в темной подворотне. Я хочу забрать тебя к себе. И не в гостиницу. Домой.
– Я хотел вернуться домой. Мы возвращались домой. А теперь мой дом здесь, - ответил я.
– Так что с этими сокровищами света?
– Это всего лишь выражение, ничего более. Я способен дать тебе много, но лишь тогда, когда ты уверуешь. А вот наоборот я не могу. Не могу покупать твоей веры и твоего доверия. Верой мы называем это потому, что все должно обойтись без доказательств.
– Вы, наверное, идите, - сказал я.
– Жалко вашего времени. Да и моего тоже.
– И что ты хочешь делать с этим временем?
– Это мое время. Я получил его вопреки своей воле, или, точнее, невольно, потому что меня не спросили, хочу я его или нет. Вы хотите его у меня отобрать? Но ведь ни о чем ином я и не прошу.
Он покачал головой.
–
– Но ведь здесь... ведь здесь всегда будет то, что меня держит, сказал я, и такой была правда.
– А вы ведь не можете "покупать" моей веры. Чтобы уйти, вначале я должен был бы кое-что отсюда забрать. И вы знаете, что я имею в виду.
Дальше я уже не очень-то мог говорить, поэтому вернулся в свою подворотню. Несколько стыдно, взять вот так и расклеиться. Даже перед Господом Богом.
– И все-таки я буду ждать, - сказал он у меня за спиной, и мне показалось, что и он тоже несколько... ну, я знаю, тронут.
И беспомощен.
Бог и человек - оба беспомощны. Один боялся поверить без доказательств, второй же не мог дать доказательств без веры.
Урчания двигателя я уже не слышал, но знал, что Он уехал. На что я рассчитывал? Что меня заберут отсюда силой?
Когда-то я видел репортаж о монастыре и монахах. В старой орденской часовне колени монахов сделали углубления в каменном полу.
Я уселся в своей подворотне под стенкой, где и всегда. У меня там было свое небольшое углубление, куда было удобно пристроить голову. В штукатурке имелась глубокая и неровная щель, дающая занятие пальцам - я мог отщипывать старый раствор.
Я подумал о Боге - что, может, все-таки... прежде чем уехать на своем "вольво"... он нашел способ исполнить мою просьбу... Только одну, даже не высказанную просьбу человека, у которого он отобрал жизнь, а потом еще и небытие.
Я наклонился, но без веры. Протянул руку - и еще раз попытался взять маленькую, смятую бумажку.
Феликс В. Крес
май-июнь 1998 г.