Убийца из прошлого
Шрифт:
– И кто этот Он? – уточнил с придыханием Разруляев.
Но и сам уже догадался.
– Конечно, Гуравицкий! Я влюблена, Сергей Осипович, понимаете? Влю-бле-на. Так поздравьте, порадуйтесь за меня. И советую, нет, умоляю, поверьте в любовь. И тогда однажды, надеюсь и желаю, она посетит и вас.
Сердце Сергея Осиповича болезненно сжалось. Жизнь его была окончена. Всего каких-то пять минут назад он был полон надежд. И вот они растаяли «как сон, как утренний туман». И колени вдруг заболели. Покойный отец тоже ими мучился перед смертью. Значит, и у него она не за горами. И вправду, зачем теперь жить?
– Скажите, только честно, Андрей вам понравился? Да или нет? Только честно. Почему, почему молчите? А-а-а… Понимаю. Гуравицкий накинулся на вас. Так несправедливо. Простите, простите его, заклинаю. Не со зла, из-за любви. Сильно за меня перепугался. Ведь это немыслимо, встретить наконец свою единственную и сразу потерять.
Перед глазами Сергея Осиповича летали предметы, звучал рояль, пел баритон. Вероятно, он сходил с ума.
В лазурные очи твоиВсю пылкость, все страсти душиТак сильно они выражают,Как слово не выразит их.И сердце трепещет невольноПри виде тебя! [5]5
Слова П. Рын дина, музыка М. Глинки.
– Чу, слышите? – спросила Ксения, прижав палец к пухлым губам. – Это Гуравицкий. Поет в гостиной. Идемте, идемте же туда.
Пробежав по деревянной галерее, окружавшей гостиную по периметру, Ксения ступила на лестницу, но спускаться не стала, чтобы нечаянным скрипом не вспугнуть таинство, именуемое искусством.
Мэри аккомпанировала, а Гуравицкий пел, обращаясь к ней, и она подыгрывала ему не только пальцами, но и взглядом, изображая пылкую возлюбленную.
Люблю я смотреть на тебя,Как много в улыбке отрадыИ неги в движеньях твоих.Напрасно хочу заглушитьПорывы душевных волненийИ сердце рассудком унять.Не слушает сердце рассудкаПри виде тебя!Разруляев не смотрел на исполнителей. Его глаза были прикованы к Ксении, лицо которой лучилось счастьем.
«Все кончено», – снова и снова шептал он себе.
С противоположной стороны галереи на дуэт взирал Шелагуров. По его лицу ходили желваки. Неужели его старания оказались напрасны?
Александр Алексеевич не был взбалмошным сумасбродом, коим считала его Мэри. Просто он не верил в супружескую верность, на что имел веские основания: в молодости, как и остальные холостые офицеры, волочился за чужими женами, и все они были не прочь украсить седины супругов ветвистыми рогами.
Потому, решившись на брак, сделал все возможное, чтобы начисто исключить адюльтеры: увез Мэри из Петербурга, разорвал отношения с теми, кто внушал опасения, и строго-настрого запретил жене приглашать в имение друзей и родственников. Незамысловатые попытки супруги вернуться в Петербург его лишь веселили, а бешенство, в которое Мэри приходила после его отказов, лишь усиливало его страсть.
Подобно шекспировскому Петруччо, Шелагуров намеревался окоротить строптивицу. И в успехе не сомневался – когда пойдут дети, Мэри воленс-ноленс придется смириться с выпавшей ей участью.
Увы, Александр Алексеевич не знал, что еще в нежном возрасте будущей супруге попался в руки переводной «Лечебник», в котором она вычитала ценный совет, как избежать беременности – не подпускать к себе мужа с тринадцатого по пятнадцатый день с начала истечений. Мэри успешно ему следовала: в оные дни жаловалась на мигрень и уклонялась от ласк. Отлично понимая, как ее «бездетность» расстраивает Шелагурова, даже попыталась воспользоваться ею в достижении своих целей – предложила обратиться к столичным докторам. Но Александр Алексеевич поступил иначе – отвез Мэри в Чудов монастырь на молебен. А когда обращение к Господу не помогло, отправился с женой к знахарке. Беззубая старуха долго читала какие-то заговоры, а потом истолкла в ступке порошок из сушеных муравьев и вороньего помета. Последние два месяца Шелагуров каждый вечер самолично разводил его в кипятке и заставлял жену пить вместо чая. По словам знахарки, беременность должна была наступить на днях.
В лазурные очи твоиВсю пылкость, все страсти душиТак сильно они выражают,Как слово не выразит их.И сердце трепещет невольноПри виде тебя!Когда Гуравицкий закончил, раздались крики «Браво» и аплодисменты. Разруляев перегнулся через перила: кто посмел хлопать? Неужели слуги? Нет, оказывается, гости уже собрались.
– Браво, – подхватила Ксения и запустила в Гуравицкого букетом, который вручил ей Сергей Осипович.
Андрей, подпрыгнув, поймал ромашки и с благодарностью прижал к груди. Придерживая платье, Ксения поспешила вниз, чтобы поцеловать Гуравицкого в щечку.
Разруляев плакал редко, в последний раз на похоронах отца, однако сегодня слезы так и наворачивались на его глаза. Вот и опять две струйки потекли по щекам.
– Пошли, – буркнул ему Шелагуров.
– Не могу…
– Отказала?
Разруляев кивнул, указав на Гуравицкого.
– Ну нет, этому не бывать, – решительно заявил Александр Алексеевич. – Костьми лягу. Пошли.
Когда спустился в гостиную, к нему ринулась помещица Беклемешева:
– Александр Алексеевич, вот вы где. Поздравляю с именинницей. И огромное вам грандмерси за сюрприз. Как же ваш кузен славно поет.
– А еще он пишет романы, – сообщила ей Мэри.
– Что вы говорите?! Не может быть. А он нам почитает?
– Если попросите, – заверила Мэри.
– Непременно.
Шелагуров шепнул жене:
– Позвольте вас на два слова.
Они вышли в малую гостиную, Александр Алексеевич плотно затворил дверь.
– Я требую, чтобы ваш кузен уехал. Немедленно, – велел он.
– Почему?
– Думаете, не видел?
– Простите, что?
– Как вы облизывали друг друга глазами.
– Вздор. Я просто ему подыграла.
– А потом так же просто подымете юбку. Знаю я бабье сословие. Пусть убирается.
– А как же Ксения? Бедняжка влюблена.
– Вздор!
– Вы разобьете ей сердце.
– А вы хитрее, чем я думал. Хитрее и циничнее. Как вам мог прийти в голову такой чудовищный план – выдать Ксению замуж для того, чтобы изменять мне с Гуравицким.
– Вы бредите. Ревность окончательно свела вас с ума.
– Нет! Это вас свело с ума вожделение. И если Гуравицкий тотчас не уедет, велю скинуть его с крыльца.