Убийца, мой приятель (сборник)
Шрифт:
Очнулся я на сквозняке у себя в хижине, в пивных бутылках горели две сальные свечи. У моей постели стоял Мориарти, держа в руках таз с водой и мокрую тряпку. Двое других ирландцев сидели на высокой деревянной скамье у очага и то и дело наливали себе по стаканчику виски из моей бутылки. Ох уж это ирландское виски! Омерзительный запах. Равнодушный к припаркам, я тем не менее не выношу ирландского виски, оно внушает мне непередаваемое отвращение.
– Славно мы их поколотили, этих обормотов-уэльсцев. Вы, командир, самое главное, поправляйтесь – лежите спокойно, отдыхайте.
Умело и бережно Джон забинтовал мне голову, но в висках у меня стучало от боли.
– Да, поколотили мы их славно. А знаете, что испугало их? Дерёмся, а позади
Я погрузился в сон, почив на лаврах победы, и проснулся наутро с повязкой на голове и ужасной головной болью, что сразу напомнило мне о вчерашней битве.
Доминико нашли на дне ущелья, у него была сломана шея. В руке был зажат окровавленный нож, на спине вверху виднелись пятна крови. По-видимому, горняки-уэльсцы вытурили его из хижины: именно его шаги я слышал накануне вечером, прежде чем уэльсцы ринулись сюда толпой. Доминико в ярости пырнул ножом одного или двух уэльсцев. Вот почему наш отвлекающий удар с петардами возымел успех и мы победили. Сам ли Доминико сорвался в пропасть или его туда сбросили разъярённые горняки – мы так и не узнали; да и о раненых уэльсцах ничего не известно: они затаились, помалкивали. Разумеется, было дознание; пригласили в присяжные уэльсца. В протоколе записали: «Случайная смерть». И на том дело закрыли.
Смерть Доминико озадачила капитана Уильямса: вся работа с «эрлангерами» легла на него. В понедельник недоставало рабочих, но сырья было много, так что «эрлангеры» не смолкали весь день. Капитан Уильямс предложил переждать день, пока не закончится дознание, но auri sacra fames [34] взяла верх. Директора наутро должны были возвратиться в Лондон, и им хотелось отрапортовать об удачной выработке. Уильямс покачал головой и сказал:
– Там, где смерть, – золоту не бывать. Ненавидит оно смерть. Сегодня ночью дурной сон видел. Накануне вечером мы отправились на проповедь, естественно, речь зашла о дьяволе. Мне же вот приснилось, будто я стою в полночь на вершине Маммера, вдруг всё озаряется светом и из зарева выходит дьявол. Как раз на месте золотоносной жилы, которая давала нам хорошую прибыль. Дьявол встал передо мной, широко улыбнулся – готов поклясться: он как две капли воды походил на Эрлангера – и потянул ноздрями воздух, а потом как завизжит и толкнул меня. А я в ужасе: ведь он загнал всё золото в глубину Маммера.
34
Проклятая жажда золота (лат.).
– Глупости это, дружище, ты вчера вечером малость перебрал виски.
Уильямс помрачнел и молча принялся за своё дело.
Работали мы изо всех сил, допоздна. Уже стемнело, когда амальгама пошла в плавильню. Мигающее пламя свечи осветило лица нетерпеливых лондонских коммерсантов и согнувшуюся фигуру штейгера над раскалённым тиглем.
– Ну что, капитан? Каков результат?
Уильямс уронил на пол тигль – и тот рассыпался на осколки.
– А, дьявол его забери!
Ничего не вышло.
На несчастного штейгера обрушилась буря упрёков и брани: «не смыслит в своём деле», «не так приготовил амальгаму», «болван», «тупица», «уэльская свинья», «плут» и так далее. Штейгер, брызжа слюной, чертыхался по-валлийски, и мне показалось, что у нас назревает драка, но лондонские гости не замедлили взять себя в руки – и раздражённый кельт утихомирился.
– Ну, что я вам говорил, джентльмены? – скорбно проговорил Уильямс. – Кто, как не дьявол, заколдовал горную породу? Золота в ней больше нет.
Это и впрямь было похоже на правду. С того дня прииск не давал и шести пенсов дохода, хотя разведка недр сулила чрезвычайно благоприятные перспективы.
Разумеется, при таких обстоятельствах я не мог предложить руку и сердце преданной Маргарет, зато имел удовольствие присутствовать в качестве шафера на её свадьбе. Её избранник, здоровенный детина, горняк-уэльсец, после злополучной вылазки на вершине горы принуждён был держать одну руку на перевязи, а над бровями у него красовался жуткий порез. Поневоле не выйдя на работу, он счёл это вполне благоприятным поводом для женитьбы. Свадьба выдалась весёлой, все моряки и селяне Пенибонта изрядно напились по этому торжественному случаю.
На заброшенном Долкаррегском прииске теперь тихо. На фоне голого склона зловеще вырисовываются спицы большого колеса. Водопроводные жёлобы пересохли, рельсы разобраны. Долкаррегский прииск пользуется дурной славой. По ночам там творится всякая чертовщина. Огромное колесо, жутко скрипя, приходит в движение, и раздаются стоны. Пришедшие в негодность штампы начинают стучать и дробить камни, из разрушенной трубы каменной плавильни валит дым и рвётся пламя. В разгар этой бесовщины вверх, по самому склону холма, устремляются трое и, достигнув вершины Маммера, бегут по кругу. Они вопят и воют – ведь их преследуют злые духи. Наконец все трое исчезают в синем огне. Один из них Эрлангер, другой – Доминико, а третий – злобный интендант-англичанин. Впрочем, что касается вашего покорного слуги, это видение – называйте его как угодно – может вполне оказаться пророческим.
Центурион
(Отрывок письма Сульпиция Бальба, легата Десятого легиона, его дяде Луцию Пизону на виллу возле Байи; датируется календами месяца августа 824 года от основания Рима) [35]
Я обещался, дорогой дядюшка, сообщать тебе обо всём мало-мальски интересном касательно осады Иерусалима; но представь себе, люди, напрочь, как нам казалось, лишённые ратного духа, доставили нам столько хлопот, что на письма у меня попросту не оказалось времени.
35
Основание Рима (согласно легенде) по современному летосчислению приходится на 753/754 г. до н. э. Таким образом, указанная дата соответствует 70/71 г. н. э. Календами у римлян назывались первые числа календарного месяца. Здесь, стало быть, речь идёт о 1 августа.
Мы явились в Иудею, твёрдо полагая, что самого уже звука наших труб и одного-единственного выстрела нам будет довольно, чтобы выиграть войну. Мы уже представляли себе великолепное триумфальное шествие по via sacra [36] , когда все девушки Рима станут осыпать нас цветами и дарить поцелуями. Что ж, может, мы ещё и заполучим победу, да и поцелуи, пожалуй, тоже; однако, смею заверить, дядя, что даже тебе, хоть ты и прошёл суровую службу на Рейне, не доводилось участвовать в столь тягостной кампании, как та, что выпала на нашу долю. Город теперь уже наш, и сегодня пылает их храм; так что дым, проникающий ко мне в палатку, где я сижу и пишу тебе письмо, вызывает у меня приступы неудержимого кашля. Осада была ужасна, и думаю, никто из нас на своём веку не пожелает очутиться в Иудее ещё раз.
36
«Священная дорога» (лат.). Название улицы в Древнем Риме, по которой проходили триумфальные шествия.