Убийца по прозвищу Англичанин
Шрифт:
Габриель вошел в дом и стал подниматься по лестнице, идя на звук скрипки Анны. Затем он постучал в дверь ее репетиционной комнаты и вошел, не дожидаясь разрешения. Она круто повернулась к нему лицом и обругала за то, что он прервал ее, а потом закричала, что он превратил ее дом в вооруженный лагерь. Она кричала все громче, а Габриель стоял, глядя вниз и щупая свои повязки. Они пропитались свежей кровью. Анна заметила это тоже. И, тотчас умолкнув, повела его к себе в спальню, чтобы сделать перевязку. Он не мог не смотреть на нее, пока она им занималась. Кожа на ее шее была влажной; струны скрипки проложили крошечные долинки на кончиках пальцев ее левой руки. Такой красивой он ее еще не видел.
– Отличная работа, – сказал он, осматривая свежие повязки.
– Я знаю, как бинтовать руки, мистер Аллон. У вас есть что рассказать мне о моем отце?
– Тут больше вопросов, чем ответов, и, пожалуйста, зовите меня Габриель.
Она улыбнулась:
– Мне пришла в голову одна мысль, Габриель.
Анна упаковала в нейлоновый рюкзак хлеб, сыр и холодную курицу для пикника. В последнюю минуту она добавила охлажденную бутылку вина, которую завернула в шерстяное одеяльце, прежде чем положить в мешок. Рами дал Габриелю «беретту» и пару мальчишек-охранников. Шагая по затененным дорожкам сосновой чащи с отряженными Рами спутниками, Габриель рассказал Анне про Париж. Он ничего не сказал ей о своих разговорах с Джулианом Ишервудом и Эмилем Якоби. Это подождет.
Деревья кончились и появились руины, прилепившиеся к крутому склону. Дикая коза прыгнула на большой осколок гранита, поблеяла на них, затем исчезла среди утесов. Габриель, взвалив на плечи рюкзак, шагал за Анной вверх по дорожке.
Он смотрел на ее ноги, на которых с каждым шагом наливались и растягивались мускулы, и думал о Лее. Вот так шагали и они в погожий осенний день двадцать пять лет назад – только горы были Голанские, а развалины – от крестоносцев. Лея рисовала, а Габриель только что вернулся из Европы, и призраки убитых им мужчин прогнали его желание заниматься творчеством. Он оставил Лею за мольбертом и полез на вершину холма. Над ним высились военные укрепления вдоль сирийской границы; внизу простиралась Верхняя Галилея и холмы южного Ливана. Он так погрузился в свои мысли, что не услышал, как подошла Лея.
«Они все равно придут, Габриель, ты можешь просидеть до конца своей жизни, глядя на них, но они рано или поздно все равно придут».
И, не поворачиваясь к ней, Габриель произнес: «Если бы я раньше жил тут, в Верхней Галилее, а теперь жил бы там, наверху, в лагере в Ливане, я бы тоже пришел сюда».
Хлопок развернутой Анной подстилки для пикника нарушил воспоминания Габриеля. Анна разостлала подстилку на залитой солнцем траве, как в тот день сделала это Лея, пока Габриель по обычаю открывал бутылку вина. Охранники Рами заняли свои позиции: один – на развалинах, другой – на дорожке ниже их. Когда Анна стала обгладывать кости курицы, Габриель показал ей фото мужчины, который оставил «атташе» с бомбой в галерее.
– Вы когда-нибудь его видели?
Она отрицательно покачала головой.
Габриель отложил фотографию.
– Мне нужно больше знать о вашем отце.
– Что именно?
– Любой факт, который поможет мне найти, кто убил его и забрал его коллекцию.
– Мой отец был швейцарским банкиром, Габриель, я знаю его как человека, но я почти ничего не знаю о его работе.
– Так расскажите мне о нем.
– С чего начать?
– Например, с его возраста. Вам тридцать восемь?
– Тридцать семь.
– Вашему отцу было восемьдесят девять. Это довольно большая разница в возрасте.
– Это легко объяснимо. Он был женат на другой женщине до моей матери. Она умерла от туберкулеза в войну. Он и моя мать познакомились десять лет спустя. Она была талантливой пианисткой. Она могла бы играть профессионально, но мой отец и слышать об этом не хотел. Музыканты, по его мнению, были чуть выше эксгибиционистов. Иногда я удивляюсь, что могло свести их вместе.
– А были дети от первого брака?
Анна отрицательно покачала головой.
– А самоубийство вашей матери?
– Это я нашла ее тело. – Она с минуту помедлила, затем произнесла: – Такое не забывается. Потом отец сказал нам, что у нее была депрессия. Я горячо любила маму, Габриель. Мы были очень близки. И мама вовсе не страдала от депрессии. Она не принимала никаких лекарств, не была под наблюдением психиатра. У нее менялись настроения, она была женщиной темпераментной, но не из тех, кто совершает самоубийство без причины. Что-то или кто-то вынудил ее лишить себя жизни. Только отец знал, что это было, и держал это в тайне от нас.
– Она оставила записку о самоубийстве?
– Согласно расследованию, никакой записки не было. Но я видела, как отец что-то забрал с ее тела – это было очень похоже на записку. Он никогда не показывал ее мне и, судя по всему, никогда не показывал ее полиции.
– А смерть вашего брата?
– Это произошло год спустя. Отец хотел, чтобы он работал в банке и продолжил семейные традиции, а Макса интересовали гонки на велосипеде. Этим он и занимался – и вполне хорошо. Он был одним из лучших велосипедистов Швейцарии и числился среди лучших профессионалов Европы. С ним произошел несчастный случай во время соревнования. Отец был сражен, но в то же время, по-моему, он считал это своеобразным возмездием. Словно Макс был наказан за то, что посмел ослушаться его.
– А вы?
– Я жила с ним одна. Два человека, которых я любила больше всего на свете, ушли, а я осталась с человеком, которого терпеть не могла. Я с головой ушла в работу со скрипкой. Такое положение дел, казалось, устраивало нас обоих. Пока я занималась музыкой, мой отец мог не обращать внимания на меня. Он был свободен заниматься своим любимым делом.
– Каким же?
– Накоплением денег, конечно. Он считал, что богатство отпускает ему грехи. Он был так глуп. С самого начала моей карьеры люди считали, что я играю с необычайным огнем. Они не понимали, что этот огонь был вскормлен ненавистью и болью.
Габриель осторожно переменил тему:
– Что вам известно о деятельности вашего отца во время войны?
– Деятельности? Интересное слово. Что вы под этим подразумеваете?
– Я ничего не подразумевал. Мне просто необходимо знать, не было ли в прошлом вашего отца чего-то такого, что могло привести к его убийству.
– Мой отец во время Второй мировой войны был банкиром в Швейцарии. – Голос ее неожиданно стал холодным. – Это автоматически не делает из него монстра. Но честно говоря, я абсолютно ничего не знаю о деятельности моего отца во время войны. Он об этом никогда с нами не говорил.