Убийца поневоле
Шрифт:
– Все равно я не понимаю, к чему такие сложности, – упрямо говорил он своей возлюбленной. – Можно ведь было сделать вид, что ты просто уехала.
– Ну как ты не понимаешь, – терпеливо объясняла ему Даша, ласково гладя его по плечам и спине, – если бы я просто уехала, они бы стали ждать, пока я вернусь. Кто знает, что у них на уме? А так – меня нет. Убили меня. Вот и весь сказ.
– А девчонок зачем к ним в четыре утра посылали?
– Ну, Санечка, ну какой же ты непонятливый, – улыбалась ему Даша. – Вот представь себе, звонят в дверь и говорят: «Здрасьте, я с телефонной станции. Откройте, пожалуйста». Ведь не каждый же откроет. Начнут упрямиться, говорить, что мастера не вызывали, что у них все исправно работает, в конце концов и дверь не откроют,
– Ой, хорошо как, – сладко тянул Саша, нежась в постели. – Еще вот тут погладь, между лопатками. Ага, вот здесь. Ой, кайф какой! Кстати, а в четыре утра-то зачем? Днем нельзя было?
– Да ты что! – возмущалась Дарья. – Днем их дома-то застань попробуй! И потом, тут тоже свой расчет был. В четыре утра ты в каком виде дверь открываешь? В трусах и в тапках, а то и босиком. Девочки слова сказали, огорошили их и ушли себе спокойненько. Побеги-ка за ними следом в одних трусах. К тому же в четыре часа сон крепкий, если проснешься – голова чумная, соображаешь плохо. Это твоя сестра придумала. Все-таки она у тебя умная – ужас!
– И девочек одинаковых она придумала? – лениво поинтересовался Саша, переворачиваясь на спину и устраиваясь поудобнее на подушках.
– Ага. Идея была ее, а исполнение мое. То есть сначала-то речь шла о том, чтобы из одного мужчины того психа сделать. Пока я его гримировала, Анастасия Павловна и спросила, можно ли из трех разных девушек сделать трех одинаковых. Тут весь фокус в том, чтобы внимание отвлечь. Три похожих лица найти можно, но сложно, вот нам и надо было сделать так, чтобы на лица никто не смотрел. Знаешь, есть такие специальные приемы визажа для черно-белой фотографии и для цветной. Для черно-белой фотографии важно, чтобы черты и линии были правильными и красивыми, потому что цветности все равно нет. Если, например, у женщины невероятной красоты цвет волос или глаз, а все остальное обыкновенное, то на черно-белой фотографии она будет выглядеть как простушка. Ей обязательно нужно сниматься только на цветную пленку, чтобы выгодно подать то, что красиво, а обыкновенное или некрасивое в своей внешности спрятать. И наоборот, если у человека идеальные черты лица, но в целом все остальное средненькое, нужно сниматься только в черно-белом варианте и подчеркивать именно линии, а цвет волос и глаз не выставлять. Ну а поскольку жизнь-то у нас цветная, нужно было делать ставку на цвет, который скроет линию. Я понятно объясняю? Представь себе, ярко-алая кожа с головы до ног сама по себе раздражает, но одновременно и завораживает, а если еще пуговички сверху расстегнуть и грудь выставить? Да ни один нормальный мужик тебе на лицо и смотреть не станет. Парики мы им надели одинаковые, глаза сделали в черной краске, губы яркие и одинакового рисунка, это нетрудно. Сначала все лицо и губы покрываешь тоном, потом рисуешь контуром, чего хочешь, и накладываешь помаду поярче, вот и весь секрет. И можешь быть уверен, что никакие другие особенности уже никто не разглядит. Тем более мужикам-то этим страшно было, а когда человеку страшно, он никогда в лицо не смотрит тому, кого боится. Девочки потом говорили, что все трое как им в вырез уставились, так и глаз не поднимали. А Анастасия Павловна как раз на это ставку сделала и девочкам на шею одинаковые кулончики повесила, с дефектом.
– Слушай, чего ты ее все Анастасией Павловной называешь? Она же не чужая тебе, она моя сестра.
– Ты что?! – Даша даже поперхнулась от такого кощунства. – Она такая… Да она почти лучше всех на свете. У меня язык не повернется ее по имени называть.
– Что значит: почти лучше всех? – подозрительно приподнял голову Александр. – Я что-то не понял это «почти». Тебе в ней что-то не нравится?
– Да нет же, Санечка. Лучше всех на свете – ты. А Анастасия Павловна – следующая. Хочешь, я тебе чай принесу?
– Принеси, – благодарно ответил Саша, не переставая удивляться своей слепоте и своему счастью.
Уже уходя, он обнял Дашу и нерешительно спросил:
– Даня, ты подождешь, пока я разберусь со своими семейными делами? Я обещаю, что не буду затягивать. Только ты подожди. Не бросай меня.
– Конечно, я подожду, – с улыбкой ответила она. – Занимайся ими столько, сколько нужно. Я никуда не тороплюсь.
2
В зале стоял ровный негромкий гул, как всегда во время мероприятий по служебной подготовке. Никто толком никого не слушал, все отсиживали повинность, стараясь извлечь из нее максимум пользы и пообщаться с приятелями, почитать, набросать давно ждущий своей очереди документ или просто подумать.
Настя сидела в заднем ряду и шепотом обсуждала со своим коллегой Юрой Коротковым перипетии его затянувшегося романа, который длился уже больше двух лет, что было для любвеобильного Юры просто-таки олимпийским рекордом.
– Ее муж скандалит, потому что она отказывается ездить на дачу, – трагическим шепотом сообщил Коротков.
– А почему она отказывается? Пусть бы ездила.
– Она не хочет. Два часа на электричке, потом еще почти час пешком, воды нет, света нет. На хрена ей такое счастье?
– Зачем же она дачу покупала, если ездить не хочет?
– Это не она, это муж покупал. А теперь заставляет ее ездить.
– Я этого не понимаю, – сказала Настя.
– Чего ты не понимаешь?
– Не понимаю, как взрослую женщину можно заставить что-то делать, если она этого не хочет. Она не хотела покупать дачу, стало быть, имеет право не хотеть ездить. Послала бы своего мужа подальше, и все.
– Легко тебе говорить, ты всегда была независимой, – вздохнул Коротков. – Вот была бы ты замужем, знала бы, каково это – мужа посылать. Не так это просто. Особенно когда знаешь, что виновата, что грешки есть.
– Тогда пусть не жалуется, – шепотом отрезала Настя. – Или крутить роман, или не ездить на дачу. Одно из двух. Давай послушаем, сейчас Мурашов нам мозги прочищать будет.
На трибуну поднялся Анатолий Николаевич Мурашов, один из помощников начальника управления. Его коньком была дисциплина, и он не упускал ни одной возможности поговорить об этом перед публикой.
– Пора уже нахмурить брови и спросить у наших товарищей из отдела по работе с личным составом, почему логика зашла в тупик!
Зал оживился. Полковник Мурашов был известен на все управление своими нестандартными речевыми оборотами. Он был славным человеком и искренне болел за дело, но с русским языком у него были явные трудности. Самое забавное, что сам он этого не ощущал, полагая себя необыкновенно красноречивым, и все его перлы были не случайными ляпами, а результатом предварительной подготовки и продумывания своих речей.
– …Мы в пятницу решили комиссионно проверить спортзал. То, что мы там увидели, не поддается никакому анализу и ужасу…
Настя прыснула. «Бокра бы сюда, – подумала она. – Вот уж развлекся бы».
С воспоминания о Бокре она плавно съехала на мысли о Владимире Вакаре, погрузившись в нерадостные размышления о том, как же ей доказать, что Костю Малушкина убил Ерохин, если упрямый генерал все-таки откажется давать показания. И как ей уберечь Вакара от совершения еще одного убийства…
– Я смотрю, на служебную подготовку люди приходят в гражданской одежде. Это непорядок, товарищи. Ходить без формы имеют право только беременные или у кого нога, например, в гипсе. Я еще раз настаиваю, что на служебную подготов-ку без формы могут только беременные и сломанные…