Убийца шута
Шрифт:
Дьютифул встал, со стоном размял спину. Его собака, подражая хозяину, встала и потянулась, низко припав на передние лапы. Он прошел к двери, открыл ее и сказал:
– Еды, пожалуйста. И миску воды для Гонца. И немного хорошего бренди. Две чашки. Передайте матушке, что пока наши действия не возымели успеха. – Он закрыл дверь и повернулся ко мне. – Что? Почему ты улыбаешься?
– Каким же ты стал королем, Дьютифул! Верити бы гордился тобой. Он тоже мог сказать «пожалуйста» слуге, занимающему самое низкое положение, без намека на иронию. Итак. Мы не разговаривали много месяцев. Как тебе корона?
Вместо ответа он ее снял и тряхнул головой. Положил на прикроватный столик Чейда и сказал:
– Иногда кажется тяжелой. Даже эта, а официальная, которую я должен надевать, когда рассматриваю
Я знал, что он говорит не о весе как таковом.
– А твоя королева и принцы?
– С ними все хорошо. – Он вздохнул. – Она скучает по дому и той свободе, что была у нее, когда она еще не стала королевой Шести Герцогств, а оставалась нарческой. Теперь вот снова отправилась с мальчиками навестить материнский дом. Знаю, это в традиции ее народа, материнская линия имеет главенствующее значение. Но моя мать и Чейд оба считают, что я безумец, раз позволяю так часто рисковать обоими сыновьями в море. – Он печально улыбнулся. – Однако мне по-прежнему тяжело отказывать жене, когда она чего-то желает. И, как она отметила, они в той же степени ее сыновья, как и мои. После того как Проспер прошлой зимой неудачно упал с лошади во время охоты, она сравнила то, что я с ними делаю, с тем, как берет их с собой в путешествие по воде. И она переживает, что так и не родила дочь для своего материнского дома. А ведь мне в каком-то смысле легче из-за того, что у нас только сыновья. Если мне не придется решать, где моя дочь будет расти, я сочту это благословением. Но она волнуется, что вот уже четыре года не беременеет. Вот такие дела.
– Она еще молода, – уверенно сказал я. – Тебе сколько, чуть за тридцать? А она еще моложе. У вас есть время.
– Но у нее было два выкидыша… – Он умолк и уставился на тень в углу. Пес у его ног заскулил и посмотрел на меня с укоризной. Дьютифул наклонился и погладил его. На минуту мы все затихли. Потом, явно меняя тему разговора, король кивком указал на Чейда. – Он тонет, Фитц. Что нам теперь делать?
Нас прервал стук в дверь. На этот раз я поднялся и отправился открывать. Вошел паж, неся поднос с едой. За ним еще трое, один нес графин теплой воды, тазик и полотенца, другой – бренди и чашки. Последней, немного пыхтя от натуги под тяжестью столика, вошла девочка. Дьютифул и я молча ждали, пока нам подготовят трапезу и воду для умывания. Пажи построились, дружно поклонились и подождали благодарностей Дьютифула, прежде чем уйти. Когда дверь закрылась, я взмахом руки указал на столик. Гонец уже был у своей миски и шумно лакал.
– Поедим. Попьем. И попробуем опять, – сказал я королю.
Так мы и сделали.
Глубокой ночью, при свете свечей, я намочил тряпицу и увлажнил губы Чейда. Теперь я чувствовал себя так, словно совершал бдение у смертного одра. Я давно забросил поиски отдельного слова и просто завел с ним длинный разговор обо всем, что помнил с той поры, когда он учил меня быть убийцей. Меня постепенно унесло с рассказа о том, как он учил меня смешивать яды, к нашей сумасбродной поездке к Кузнице. Я прочитал наизусть несколько учебных стишков о целительных свойствах растений. Я вспомнил наши ссоры, а еще минуты, когда мы были наиболее близки, все еще надеясь, что случайное слово окажется ключом. Ничего не сработало. Дьютифул бодрствовал вместе со мной. Другие появлялись и исчезали на протяжении ночи, входя и выходя из комнаты, точно тени, движущиеся вместе с прохождением солнца. Олух посидел с нами немного, бестолково предлагая слова, которые мы уже опробовали. Неттл наведалась в старый кабинет Чейда и перерыла свитки и другие предметы на его столе. Принесла их нам, чтобы изучить. Ни один не дал зацепки. Напрасные часы сдирали с нас надежду, как пропитанную гноем повязку с незаживающей раны. Мой робкий оптимизм сменился желанием, чтобы все закончилось.
– Названия растений мы пробовали?
– Да. Помнишь?
– Нет, – признался Дьютифул. – Я слишком устал. Не могу думать о том, что мы попробовали, а чего не попробовали.
Я положил руку Чейда на медленно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь старика и перешел к столику, где в беспорядке громоздились предметы с его рабочего стола. Наполовину сгоревшие свечи озаряли свиток
– Сломанное лезвие? – спросил он.
Я покачал головой:
– Пустяки. Он всегда спешил, пытаясь открыть что-нибудь при помощи ножа. – Я ткнул брусок камня памяти. – Откуда это? С Аслевджала?
Дьютифул кивнул:
– За последние пять лет он совершил несколько путешествий туда. Его в высшей степени интересовало все, что ты ему рассказал о цитадели Кебала Робреда и Элдерлингах, которые ее создали и жили там много веков назад. Никто из нас не одобрял его поисков приключений, но ты же знаешь Чейда. Ему не нужно ничье согласие, кроме собственного. Потом он внезапно перестал туда ездить. Подозреваю, что-то случилось, он испугался и вспомнил о здравомыслии, но никогда об этом не говорил. Наверное, гордость не позволяла ему признаться, ведь тогда кто-то из нас мог бы сказать: «Мы же тебя предупреждали». Во время одного из путешествий на остров он нашел комнату с разбросанными брусками камня памяти и привез обратно небольшой мешок с образцами оттуда. В некоторых нашлись воспоминания, в основном поэзия и песни. Другие оказались пусты.
– И недавно он что-то поместил в один из них и послал тебе.
– Да.
Я уставился на Дьютифула. Он медленно выпрямился, испытывая смятение пополам с облегчением.
– Ох! Так это и есть ключ, верно?
– Ты помнишь, о чем там говорилось?
– Безусловно. – Он подошел к кровати Чейда, присел и взял его за руку, чтобы легче установить связь посредством Силы. Произнес вслух: – Где фиалка на платье у леди цветет, мудрый старый паук ловушку плетет.
Мы оба улыбались. Но когда улыбка на лице Дьютифула поблекла, я спросил его:
– Что не так?
– Никакого ответа. Он все так же невидим для моей Силы.
Я быстро пересек комнату, сел и взял Чейда за руку. Сосредоточился на нем и использовал голос и Силу одновременно:
Где фиалка на платье у леди цветет, мудрый старый паук ловушку плетет.
Ничего не произошло. Рука Чейда безвольно лежала в моей.
– Может, он слишком слаб, чтобы ответить, – предположил Дьютифул.
– Тише.
Я выпрямился и надолго умолк. «Фиалка на платье у леди… Фиалка на платье у леди…» Было в этом что-то, что-то давно забытое. Потом я вспомнил. Статуя в Женском саду. В дальнем углу, под густой сенью сливового дерева. Там, где тени были густыми и холодными даже в разгар лета, стояло изваяние Эды. Богиня сидела, небрежно сложив руки на коленях. Она была там уже давно. Я припомнил маленькие папоротники, проросшие в мшистых складках ее платья. И да, у нее на коленях были фиалки.
– Мне нужен факел. Я знаю, где он спрятал ключ. Я пойду в Женский сад, к статуе Эды.
Чейд внезапно судорожно втянул воздух. На миг я испугался, что это его последний вздох. Потом Дьютифул, оживившись, проговорил:
– Вот и ключ! Старый паук – это Чейд. Эда, в Женском саду.
Когда он произнес имя богини, как будто разошлись тяжелые шторы и Чейд открылся Силе. Дьютифул отправил магический призыв Неттл, Олуху и Стеди, но не стал ждать, пока прибудет остаток королевского круга.
– Ему хватит сил? – резко спросил я, отлично зная, что принудительное исцеление безжалостно выжигает резервы человеческого тела. Сама магия не исцеляет; она всего лишь вынуждает тело ускорить процесс.
– Мы можем позволить, чтобы остаток его сил был медленно поглощен умиранием, или можем сжечь все, пытаясь его исцелить. Что бы ты предпочел на месте Чейда?
Я стиснул зубы и не ответил. Я не знал. Но зато знал, что Чейд и Дьютифул однажды приняли это решение за меня и его последствия все еще сказывались на мне: мое тело рьяно восстанавливалось после любого ущерба, хотел я того или нет. Но разумеется, я могу сделать так, чтобы Чейда не постигла подобная участь: я пойму, когда остановить исцеление. Я пообещал это себе и отказался гадать, что выбрал бы сам Чейд.