Убийца
Шрифт:
Я натянула спортивный костюм и по велосипедной трассе пробежала трусцой полторы мили до базы отдыха. Ветер сорвал с пальм засохшие листья, и они лежали на траве, вдоль бульвара, как намокшее оперенье. Океан был серебристым, буруны мягко шуршали, как складки юбки из тафты с белой кружевной оборкой. Тускло-коричневое побережье было заполнено морскими чайками. Ловящими песочных блох. Голуби поднялись облаком, чем-то встревоженные. Должна признать, что в душе я не любительница прогулок на свежем воздухе. Я постоянно помню о том, что под нежный щебет
Движение было небольшим. Я бежала трусцой в одиночестве. Миновала общественные туалеты, расположенные в шлакоблочном здании, недавно выкрашенном в розовый цвет. Двое безработных лепились у торговой тележки. Одного я позавчера уже видела, и он равнодушно проследил за мной. Его приятель скрючился под картонкой и напоминал груду старого тряпья. Я добежала до поворота и пробежала полторы мили в обратном направлении. Когда я вернулась домой, то была вся взмылена, спортивные брюки потемнели от дождя, а туман вышил в моих волосах узор из мелкого жемчуга. Я долго простояла под горячим душем, сознание того, что я снова дома в целости и сохранности, возвращало мне оптимизм.
После завтрака, я привела в порядок комнату, затем проверила свой страховой полис на машину и решила, что мне еще хватит денег на замену стекла. В 8.30 я начала торговаться с мастерскими, стараясь уговорить их сделать все до обеда. Я натянула то самое платье, что у меня на все случаи жизни, извлекла прилично выглядевшую черную кожаную сумку с длинным ремнем, которой я пользуюсь для официальных выходов, и заполнила ее всем необходимым, включая проклятый банковский чек.
Я остановила машину у ремонтной мастерской недалеко от моего офиса и остаток пути прошла пешком. Даже несмотря на то, что туфли были на низких каблуках, ноги мои болели, и было ощущение, как будто их стиснуло что-то горячее и влажное.
Я зашла в офис и начала свою обычную утреннюю работу. Как только я включила кофеварку, зазвонил телефон.
— Мисс Миллхоун, это Рамона Уэстфолл.
— О, здравствуйте,— сказала я.— Как поживаете? — У меня екнуло сердце, и было интересно узнать, сказал ли ей Тони Гаэн о своей вчерашней выходке в «ходиках».
У меня все в порядке,— сказала она.— Я звоню, потому что мне необходимо с вами кое-что обсудить. Надеюсь, вы сможете найти немного времени для меня сегодня утром.
— Хорошо, я свободна, но я без машины. Не могли бы вы приехать сюда?
— Да, конечно. Для меня это даже предпочтительнее. Десять часов вас устроит? Думаю, это не займет много времени.
Я взглянула на часы. Двадцать минут.
— Отлично,— сказала я. Она что-то ответила на прощание и положила трубку. Я переключила линию и позвонила Барбаре Даггетт в дом ее матери, чтобы сверить время похорон. Она не могла подойти к телефону, но Юджин Никерсон сообщил мне, что служба в два часа, и я сказала, что буду там.
Я потратила несколько минут, чтобы
— Кинзи, это Барбара Даггетт. Что-то происходит. Когда я приехала сюда сегодня утром, на ступенях у входа сидела какая-то женщина, которая говорит, что она жена отца.
— О Боже! Ловелла.
— Ты знаешь ее?
— Я встречалась с ней на прошлой неделе, когда была в Лос-Анджелесе, собирая сведения о твоем отце.
— И ты знала об этих ее претензиях?
— Я никогда не слышала подробностей, но полагаю, что их отношения были чем-то вроде гражданского брака.
— Кинзи, у нее есть свидетельство о браке. Я видела его собственными глазами. Почему ты не сказала мне, что происходит? Я потеряла дар речи. Она стояла у входа в дом, эта кровавая убийца, и орала до тех пор, пока я наконец не вызвала полицию. Я не могу поверить, что ты даже не упомянула об этом.
— Когда я могла это сделать? В морге? Или в похоронном бюро, когда твоя мама была без чувств?
— Ты могла бы позвонить мне, Кинзи. В любое время. Ты должна была прийти в мой офис и обсудить это.
— Барбара, я могла бы сделать полдюжины вещей, но я не сделала. Честно говоря, я хотела защитить твоего отца и надеялась, что тебе не придется узнать об этом его так называемом супружестве. Свидетельство, должно быть, подделка. Все это, наверное, сфабриковано, а если нет, то у тебя достаточно проблем и без добавления двоеженства к списку его личных недостатков.
— Не тебе решать. Теперь мама хочет знать о всей этой ерунде, и я не знаю, что сказать.
— Впрочем, я понимаю, почему ты так рассержена, но не уверена, что могу что-либо изменить.
— Я не могу поверить, что ты занимаешь такую позицию! Мне не нравится, что меня держат в неведении,— сказала она.— Я наняла тебя, чтобы расследовать это дело, и надеюсь, что мне будут сообщать все, что выходит на свет.
— Твой отец нанял меня задолго до того, как это сделала ты,— сказала я.
Это заставило ее на минуту замолчать, потом она принялась снова.
— Для чего? Ты никогда не рассказывала.
— Конечно, нет. Он говорил со мной конфиденциально. Это все ерунда, но не мне об этом трепаться. Я не могла бы остаться в своем деле, если бы выбалтывала все сведения, которые ко мне попадают.
— Я его дочь. Я имею право знать. Особенно, если мой отец двоеженец. За что же я плачу тебе?
— Ты, вероятно, платишь мне за то, что я умею разбираться в таких делах,— сказала я.— Ну, Барбара, будь благоразумной. Предположим, я бы рассказала тебе. Что бы это дало? Если твои родители все еще по закону женаты, Ловелла не может иметь никаких претензий, и насколько я знаю, она это очень хорошо понимает. Зачем усугублять свое горе, когда ее можно вышвырнуть, не говоря ни слова?