Убийце — Гонкуровская премия
Шрифт:
Но ведь по трупу нельзя ни о чем судить. Наружность обманчива.
Жозэ взглянул на часы. Пора обедать.
Гостиница оказалась неплохая. Внешне Розовая гроздь выглядела непривлекательно, но номер был чистый, большой и довольно удобный. Интересно, как здесь готовят?
Сейчас он это узнает. Впрочем, он ведь приехал в Муассак не ради южной кухни.
В ту минуту, когда Жозэ выходил из своего номера, рядом резко распахнулась дверь и высокий человек в чёрном костюме, с седыми длинными волосами, которые завивались на
Верно, это тот учитель, о котором говорила хозяйка, решил Жозэ. Мосье… как же его зовут? Ах да, мосье Рессек, учитель истории.
Спускаясь по лестнице, Жозэ продолжал размышлять.
Что и говорить, это дело превосходит все, что можно вообразить. Выдвигались разные версии относительно найденных улик, побудительных причин, личности преступника. И все же самым загадочным было то, что уже известно.
Спустившись с лестницы, Жозэ оказался в коридоре, который вёл с одной стороны на улицу, с другой — во двор, загромождённый старыми бочками, ящиками и штабелями дров. Какой-то старик в лохмотьях пилил во дворе дрова. Дверь в зал была слева, Жозэ открыл её и вошёл в ресторан.
За дверной портьерой сидел Жино и, глядя в окно на дождь, курил сигарету.
Из задней комнаты доносился звон посуды.
Преподаватель сидел около стойки и читал газету. Перед ним стояла миска с дымящимся супом. Он ещё не начал есть.
Хозяин, услышав шаги репортёра, обернулся.
— Я накрыл для вас около двери. Здесь светлее. Сейчас я подам вам суп.
Жино подошёл к преподавателю.
— Мосье Рессек, пожалуйста, налейте себе…
Не говоря ни слова, учитель отложил газету и взял разливательную ложку. Жино с подчёркнутым почтением поклонился и отнёс супницу репортёру.
Бульон был чуть тёплым и совершенно не наваристым. Он и отдалённо не напоминал жирные супы, которыми иногда удаётся полакомиться в Гаскони или Лангедоке.
Трапеза проходила в полном молчании. Хозяин исчез. Хозяйка с увядшим лицом время от времени появлялась и сновала между столиками.
Дождь тихо стучал по стёклам, и казалось, что уже наступил вечер. После десерта учитель закурил сигарету и направился к двери.
— Ну и погода, — сказал Жозэ, чтобы завязать разговор.
— Да, отвратительная, — не оборачиваясь обронил Рессек. У него был красивый бас очень низких тонов.
— Такая погода здесь, наверное, редкость?
— Обычная для этого времени года… — Учитель не был расположен поддерживать разговор.
— Сколько жителей в Муассаке? — продолжал тем не менее Жозе.
— По последней переписи — семь тысяч восемьсот четырнадцать. — Учитель стоял как вкопанный. Не поворачивая головы, с сигаретой в углу рта, он глядел на дождь.
Но Жозэ не отчаивался.
— У вас великолепный монастырь! — восторженно сказал он. — А какой портал!
Учитель повернулся на каблуках и, заложив руки за спину, зашагал между столиками, рывками переставляя ноги.
— Уникальный монастырь. Самый прекрасный романский монастырь, ничуть не уступающий церквам в Эльне и святого Трофима в Арле. Он был воздвигнут в тысяча сотом году аббатом Анскитилем. В нем семьдесят шесть арок, которые опираются на мраморные колонны.. Когда-то в центре находился бассейн с чудотворной водой.
Жозэ сдержал улыбку. Но учитель на него не смотрел. Казалось, он говорил, обращаясь к стенам.
— Портал роскошный. Да, да, это жемчужина. Нечто невообразимое. Настоящее чудо.
Он сооружён в тысяча сто тридцатом году. Вначале он находился с западной стороны.
К концу двенадцатого века его разобрали и перенесли к южной стороне монастыря, чтобы оградить его от снарядов, которые могли быть в него пущены с соседних холмов… да, с холмов. Это именно чудо, другого слова нет. На фронтоне — апокалипсическая сцена: Христос, окружённый символами евангелистов и двадцатью четырьмя старцами. Перемычка — из белого пиренейского мрамора. Я не знаю более прекрасного мрамора. Трюмо — поразительно. На нем изображены переплетённые львы — их три пары, с двух сторон портала — святые в замечательных одеяниях. У правого святого очень приятное лицо.
Учитель остановился у стойки. Казалось, он прислушивался к тому, что происходило в задней комнате, где обедали хозяева. Затем он снова принялся шагать.
— Боковые стены украшены скульптурами. К великому сожалению, они сохранились плохо. Слева — демоны пытают Скупость и Прелюбодеяние. Наверху — пиршество богача, смерть Лазаря и рай, в котором Авраам держит на коленях душу бедняка.
Справа — Благовещение, Явление волхвов, Сретение… Да, мосье, это чудо, настоящее чудо… Вы видели его раньше?
Учитель так внезапно повернулся к Жозэ, что тот растерялся.
— Увы, нет.
Только тут он разглядел лицо Рессека. Черты его были неправильны, у рта — горькие морщины. Глаза глубоко запали, лоб был высокий и широкий, кожа бледная, землистая, как у всех, кто много читает и поздно ложится. В бездонных чёрных глазах таилось что-то безумное.
— Очень немногие понимают истинную ценность этого сокровища, — добавил учитель своим низким голосом.
Что-то подсказывало Жозэ: Вот тебе прекрасная возможность расспросить о твоём букинисте. Ведь ты приехал сюда за этим, а вовсе не за тем, чтобы слушать рассуждения о старине.
— Вы думаете, немногие? Но ведь в провинции немало образованных людей. Я считаю, что, например, несчастный старик, которого вчера убили, был в некотором роде учёным…
— Истинно образованные люди — редкость, — отрезал учитель и зашагал к двери. Нет, я должен во что бы то ни стало его расспросить, — решил Жозэ.
— Вы знали этого букиниста?
Преподаватель повернулся и подошёл к столику журналиста.
— Я его знал, как и все в городе. По правде говоря, он не был образованным человеком, как это думаете вы. Он просто был отравлен чтением, читал все, что попадало под руку. Плохой самоучка.