Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых
Шрифт:
В заводской рабочей среде Ганька сразу стал своим. Все оценили его старания подражать во всём рабочим постарше и даже перенимать их привычки и манеру говорить. Начало ганькиной работы в какой-то мере совпало с началом революционного подъёма среди рабочих, посему он и оказался, можно сказать, в самой гуще всех происходивших впоследствии событий.
Из автобиографии Г.И. Мясникова:
«Как губка впитывает воду, так и я жадно вбирал в себя всё дотоле невиданное и неслышанное. Я искал правду. Я вступил в члены партии социалистов-революционеров. Это было в мае 1905 года, а в сентябре я покидаю ряды этой партии и вступаю в члены РСДРП. Но внутри социал-демократической партии
Он дал себе довольно точную характеристику, таким он и был — самоуверенный, всегда готовый доказывать свою правоту кулаками.
В декабре 1905 года Ганька в числе дружинников небезызвестного на Урале боевика А.М. Лбова принимает активное участие в вооружённом восстании в Мотовилихе. Он строит баррикады и разоружает охранников. А из 12 отобранных у них револьверов один достаётся ему. Полученное оружие было тут же пущено в ход. «Мы стреляли из дома, — напишет он позднее в своей биографии, — убили двух казаков. Дом разгромили, я был схвачен и избит до полусмерти».
Его подобрали и поместили в больницу, таким образом он избежал ареста и дальше продолжил работу в составе местной партийной организации, которую после разгрома возглавил Я.М. Свердлов.
Не дремали и жандармы, которые летом 1906 года провели хорошо подготовленную акцию и ликвидировали Пермскую организацию РСДРП, результатом чего стал арест 54-х человек, в числе которых оказался и Г.И. Мясников. Состоявшийся суд приговорил Г.И. Мясникова к 2-м годам и 8-ми месяцам каторжных работ в Иркутской ссылке. Но не таков был Ганька, чтобы смириться с судьбой. Прибыв на место, он продал всё имевшееся в его распоряжении имущество, включая и арестантскую одежду, купил на вырученные деньги лодку и бежал… Но был арестован в Тюмени, имея при себе подложный паспорт на имя Агапита Мягкова. По дороге Ганька снова бежал, но вновь был арестован уже на Ленских золотых приисках. Однако и там успел обзавестись документами на имя Нестора Попова и, доставленный в Бодайбо, был освобождён под надзор полиции. И снова побег, теперь он в Баку. После разгрома Бакинской организации РСДРП, последовавшего в 1910 году, он уже в 1911 году организовывает Бакинскую Городскую организацию РСДРП, куда в 1912 году были приняты будущие цареубийцы — чистополец М.А. Медведев (Кудрин) и рижанин А.Я. Паруп (А.Т. Биркенфельд).
В 1913 году он был вновь арестован и по Приговору Выездной Сессии Тифлисской Судебной Палаты получил за антиправительственную деятельность и многочисленные побеги 6 лет каторжных работ, из которых 3 — в кандалах.
Находясь в местах заключения, он занимается самообразованием — много читает, заказывая себе самую различную литературу: от трудов Маркса до Священного Писания.
Из тюрьмы Ганьку освободили события Февральской революции. В марте 1917 года он возвращается в ставшую родной Мотовилиху.
Весенние и летние месяцы 1917 года вынесли Ганьку, старавшегося быть «популярным в народе», на гребень революционной волны. В мае 1917 года Г.И. Мясников был впервые избран в Мотовилихинский Совдеп. А проходившая в стране подготовка к Октябрьскому перевороту и вовсе выдвинула его в число первых политических руководителей — Председателем Мотовилихинского поселкового Совдепа, а также членом Мотовилихинского РК РСДРП (б), равно как и депутатом всех проходивших в Перми партийных конференций и общегородских совещаний. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в октябре 1917 года ЦК РСДРП (б) рекомендовал Г.И. Мясникова
О том, что в Перми проживает высланный из Петрограда Великий Князь Михаил Александрович, причём не только не содержится в тюрьме, а свободно разгуливает по городу без всякой охраны, Мясников узнал случайно, и это известие поразило его как громом: как так, ему — члену ВЦИК, и не сообщили об этом! Поразмыслив, понял, что от него сознательно скрывали этот факт, опасаясь каких-либо нежелательных инициатив с его стороны.
Прошло несколько дней. И как-то при встрече со своим давним недругом, Председателем Пермского Городского Совдепа А.Л. Борчаниновым, Ганька спросил: «А вот скажи-ка, когда привезли Михаила?»
Узнав точную дату приезда Великого Князя, а также и то, что ему официально разрешено свободное проживание в городе и его окрестностях, Ганька пришёл в бешенство. Загородные прогулки с катанием на лодке далеко за его пределами, проживание в лучшей гостинице. Это что же получается? Сняли надзор из-за того, что Губчека всерьёз не считает Михаила Романова контрреволюционером?
Чем дольше он обдумывал эту ситуацию, тем яснее понимал, что если местные по собственному почину расправятся с Великим Князем, то центральная власть, по всей видимости, посмотрит на это обстоятельство сквозь пальцы. А придя к этому выводу, Ганька стал искать пути к его осуществлению.
В написанных Г.И. Мясниковым уже в эмиграции воспоминаниях, которые носят характер исповеди, под названием «Философия убийства или почему и как я убил Михаила Романова», он довольно подробно описал свои внутренние сомнения и переживания в тот момент.
«Что делать? С кем поговорить? На что решиться?
Явное и очевидное преступление против революции неустанно и настойчиво куется чьими-то таинственными руками.
Этот вихляющийся, жидконогий, весь изломавшийся от упоения своей властью председатель Губчека Лукоянов Фёдор, интеллигентик; явное дело, что бьет на то, чтобы казаться страшным и жестоким, хочет грозой быть и головотяпит. Он именно тот, о которых Ленин позже сказал, что к нам, победившим, примазывается всякая сволочь.
Недавний молодой меньшевик и без году неделю большевик.
Но что же делать? Ведь даже поговорить не с кем.
Борчанинов? Нет. Приказ свыше для него — все, это материал неподходящий. Туркин? Выпивает. Не годится. Он хорош трезвый. Молчать где нужно умеет, но пойдет ли он против приказов, если будет нужно? А ведь если есть хотя бы самое малое сомнение, то лучше отбросить. Надо думать одному и делать одному.
Но как делать? Если пойду в «Королевские номера» и просто пристрелю Михаила, то?..
Кто поверит, что я, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, действовал самостоятельно, без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят. Будут шуметь, кричать, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может получиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии. Баррикаду контрреволюции. А после моего выстрела будут продолжать расстреливать рабочих. В этом вопросе — что делать? Как выпрямить линию?
Если нельзя ничего сделать с тем безвозвратным, то надо, непременно надо что-то сделать, чтобы этого не было в будущем…»