Убийства в «Маленькой Японии»
Шрифт:
Я потер листок, найденный в «Маленькой Японии», между пальцами.
– Для начала скажу, что это стандартная японская бумага для каллиграфии. Массовое машинное производство. Ничего общего с настоящей уаши ручной работы. Уаши – традиционная японская бумага, которой пользуются истинные мастера каллиграфии. На нее наносились также рисунки, хранившиеся в свитках, из нее делали фонари и ширмы. Наилучшего качества уаши и в наши дни изготавливается по технологии, пережившей многие столетия. Рамка с густо натянутыми вдоль и поперек нитями погружается
Ренна бросил на меня взгляд, в котором ясно читалось, что он ждет от меня не лекций по истории методов изготовления бумаги.
– Но твои лабораторные крысы, полагаю, тебе уже все это сообщили, – заметил я.
– И довольно давно.
– Тогда повернем тему иначе. Обычная коммерческая каллиграфическая бумага продается по всей Японии, как и во многих магазинах США. Ручная уаши изготавливается в ограниченных количествах немногочисленными мастерами, и ее происхождение легко отследить по особым приметам, которые присущи манере каждого из них. Об этом тебе тоже рассказали твои эксперты?
– Нет.
– Из этого вывод. Если листок был намеренно оставлен на месте преступления, то использование бумаги массового производства – это проявление осторожности.
– Согласен. Но что означает иероглиф?
– Ваши спецы тоже не могут разобрать его?
– Иероглиф проверяют сейчас по всем существующим каналам. Но я хочу получить ответ до наступления следующего ледникового периода, если это вообще возможно. Объясни мне хотя бы, почему ты не можешь его прочитать?
– Потому что это не дзёё, не тоё и даже не один из общеупотребительных кандзи.
– А если перевести на нормальный английский?
– Проще говоря, изограф не из тех, что используются сейчас, имели хождение до войны или вообще в более или менее обозримом прошлом. То есть, допустим, еще в середине XVII столетия.
– Для тебя XVII век – обозримое прошлое?
– Когда я говорю о культуре с тысячелетними корнями, то да.
– Это совсем не то, что я хотел услышать. У тебя есть что-нибудь еще?
– Написано мужчиной в возрасте от шестидесяти до семидесяти лет.
Ренна чуть не подпрыгнул в кресле.
– Откуда такие сведения? Ты уверен?
– На все сто. Рука мужская и зрелая.
– Писал японец?
– Это японский иероглиф, выведенный японцем. По крайней мере здесь нет сомнений. Это писал не китаец. Но манера исполнения не совсем уверенная.
– Значит, не исключена подделка или имитация?
– Нет, кандзи написан именно японцем. Штрихи четкие, пропорции выдержаны идеально, а подобное невозможно воспроизвести, если ты не японец или не учился в Японии много лет, причем с самого детства.
– Отчего же?
Я стал водить пальцем поверх штрихов, но не касаясь их.
– Для того чтобы написать кандзи, выдержав точно баланс всех его компонентов, требуется огромная практика. А ведь еще существует строгий порядок нанесения штрихов. Его необходимо помнить наизусть. Здесь мы видим четко выдержанный порядок и безукоризненный баланс, а это означает, что кандзи не был просто скопирован и тем более не мог быть произведением имитатора. Написал японец, он использовал специальную кисть или ручку с кисточкой на конце.
– Тогда в чем же ты разглядел погрешность?
– В легком дрожании руки. Линии местами чуть неровные. Как и слой чернил.
– Вероятно, старик уже дряхлый или просто писал с бодуна.
– Нет. Для этого стиль выдержан слишком строго. Думаю, объяснение кроется в другом. Человек, который вывел кандзи, делал это прежде всего несколько раз в жизни. Если, конечно, он не страдает артритом.
Ренна заметно приободрился.
– Полезные сведения. Что-нибудь еще?
– Пока все.
Он откинулся в кресле и сложил ладони на животе. Кажется, он был сыт даже теми крохами информации, которые я только что скормил ему.
– А знаешь, если нам немного повезет, мы сумеем довести расследование до конца очень быстро, – сказал он с довольным видом.
Я ответил ему скептическим взглядом.
– Странно слышать от тебя такое. Что это? Готовишься к отчету перед властями?
Ренна мгновенно помрачнел.
– Да, ты прав. Именно об этом я думал прошлой ночью. «Маленькая Япония» теперь не скоро станет прежней. Преступление только-только совершено, а местные жители уже перепуганы. Да и туристов стало меньше. Даже среди наших пошло брожение.
Вместе со сменой настроения изменился и его голос. Прежде я редко слышал в нем интонацию обреченности.
– Но ведь здесь нет никакой мистики, Фрэнк.
– В ночном убийстве и таинственном шифре, который не поддается разгадке? Ты же знаешь, насколько полицейские суеверны. Уже прошел шепоток, что от «Маленькой Японии» следует держаться подальше. Все уверены, будто дело останется нераскрытым, а наше управление разгонят к чертям собачьим.
– Но сам-то ты как считаешь?
– Я буду тянуть это дело до конца, и плевать мне на последствия. Ты только объясни мне еще раз, что за чертовщину я сейчас вижу перед собой. Почему она нагоняет ужас на моих парней? Может, так я сумею влезть в шкуру нашего убийцы и понять его логику?
Глава тринадцатая
Цюрих, Швейцария
Хелена Шпенглер с трудом сдерживала раздражение при виде пары жутковатого вида азиатов, которые явились к ним в дом без приглашения и расположились в гостиной.
– Ты знаком с этими джентльменами, Кристоф? – спросила она мужа-банкира.
И как только посмела Сирина, эта бестолочь, впустить незваных гостей до возвращения мужа, чтобы потом раствориться где-то в задних комнатах?