Убийства в «Маленькой Японии»
Шрифт:
– Их слышали большинство посетителей «Денниса». Но в таком месте это могла быть либо гангстерская перестрелка, либо уличный фейерверк.
В общем, никто не рискнул высунуть из кофейни носа и выяснить источник шума.
– Ладно. В таком случае перекройте все входы и выходы отсюда и никого не выпускайте, пока ваши сотрудники не завершат работу, и никого не впускайте, даже если кто-то предъявит пропуск от самого Господа Бога. Понятно?
– Так точно, сэр.
– И, Корелли…
– Да, сэр?
– Вы уже звонили в управление, чтобы вызвать остальных моих сотрудников?
– Это значится следующим пунктом в моем списке, но…
Ренна
– Что еще за «но»?
– У нас здесь более чем достаточно людей. Вы ожидаете, что дело приобретет большой резонанс?
– Я ожидаю, что тут скоро соберется вся политическая свора города. У вас есть основания считать иначе?
– Нет, сэр.
После чего Корелли с энергичным видом отправилась выполнять полученные приказы, а мы с Ренной присели на скамью.
– Компьютер выдал на семью паспортные данные. Хироши и Эйко Накамура. Дети – Мики и Кен. Это тебе о чем-нибудь говорит?
– Нет. Но в Японии, вероятно, не менее миллиона людей носят фамилию Накамура.
– Как Смит или Джонс у нас?
– Вот именно. У вас уже есть их адрес в Токио?
– Пока нет.
– Это будет Токио.
– Откуда такая уверенность?
– Кое-какие внешние приметы, одежда. Они из столицы.
– Полезная информация. А как насчет Козо Йошиды? Это фамилия второго мужчины.
Я пожал плечами.
– Что ж, иного я не ожидал, – сказал Ренна, рассеянно оглядывая улицу. – Тогда освежи мне в памяти кое-какие факты. Напомни о том кандзи и почему ты до сих пор не можешь прочитать его. Но только как можно проще.
В двух милях от побережья Калифорнии мужчина лет тридцати сидел на корме катера для спортивной рыбалки, снабженного двумя двигателями фирмы «Вольво» и управляемого капитаном Джозефом Фреем. Судно неспешно двигалось, переваливаясь с одной тихоокеанской волны на другую, в сторону залива Гумбольдта, располагавшегося в двухстах пятидесяти милях к северу от Сан-Франциско. Пассажир, как и трое его товарищей, выдавали себя за богатых азиатских бизнесменов, которым взбрело в голову порыбачить вдоль шельфа Северной Калифорнии. Снасти были готовы. Мальки для наживки плавали в стальном резервуаре, отливая в лунном свете голубоватым серебром.
За последние две недели они уже в третий раз выходили в море с капитаном Фреем, и тот надеялся, что приобрел постоянных клиентов. В прошлые выходные совершили плавание к югу от Сан-Франциско, трижды становясь на якорь в изобиловавших рыбой местах, чтобы потом сойти на берег в Санта-Крус, где все четверо должны были якобы принять участие в конференции экспертов в области современных технологий, открывавшейся завтра. А еще неделей раньше им захотелось отойти от берега подальше и испытать себя настоящей рыбалкой в открытом море. На сей раз капитану велели взять курс на север, чтобы после рыбной ловли он высадил дражайших гостей в Гумбольдте, откуда самолетом они собирались добраться до Портленда и посетить региональный филиал их компании.
Но капитан, разумеется, не мог знать, что это станет их последним совместным плаванием. Как не мог догадываться, что его пассажиры не появятся теперь поблизости от Залива по крайней мере ближайшие пять лет.
Правила Соги строго запрещали им это.
На носу катера один из мужчин отвлекал Фрея расспросами, где лучше всего ловится палтус. Тот, закрепив штурвал в нужном положении, с энтузиазмом отвечал, заверяя, что ему одному известны самые лучшие отмели, где будет обеспечен отличный клев, и жестами показывая примерное их расположение впереди по ходу. А в это время человек на корме незаметно для всех расстегнул черную спортивную сумку, достал оттуда автомат «УЗИ», использованный в «Маленькой Японии», тихо опустил его за борт в плотную кильватерную струю, и оружие начало быстрое погружение на четыре с половиной тысячи футов к темному океанскому дну.
Глава пятая
Мой кошмар словно повторялся заново.
Я смотрел на полицейских, сгрудившихся позади баррикады из автомобилей. Чтобы уберечься от пронизывающего морского ветра, многие патрульные надели поверх форменных кителей черные кожаные куртки, а детективы кутались в долгополые плащи и в теплые пуховики. Кто-то говорил, кто-то слушал, но каждый непременно бросал взгляд в глубь протянувшейся дальше торговой улицы. Впрочем, нет, не туда. Место, где все еще лежали трупы, – вот что притягивало их взгляды.
Преобладавшим настроением была нервная неуверенность. Она красноречивее всего свидетельствовала об отчаянии и даже страхе, признаки которых редко заметишь среди защитников закона и порядка, а ведь я жил с этими разрушительными для души эмоциями каждый день с тех пор, как погибла жена, отправившись четыре года назад в США, желая помочь родителям оформить какие-то иммиграционные документы.
Телефонный звонок разбудил меня без десяти семь утра: полицейским сообщил мой номер один из соседей. Успев на следующий рейс в Лос-Анджелес, я взял напрокат машину и оказался на месте, когда инспектор из пожарной бригады еще не успел закончить свою работу.
Я представился. Он окинул меня полным сочувствия взглядом.
– В таких случаях порой и поделать-то нечего, – объяснил он. – Ох уж эта старая проводка! Разрыв изоляции может произойти сам по себе. Или случается самое небольшое землетрясение, и многожильный кабель срывается с креплений. Но если он не находится под постоянной нагрузкой, никто этого не замечает. Проходят годы, вечная калифорнийская жара иссушает обмотку, провода оголяются, происходит короткое замыкание и возгорание. Если только никто из жертв не имел привычки курить в постели. Курение тоже часто становится причиной пожаров.
– Никто из них не притрагивался к сигаретам вообще.
– Что ж, тогда хотя бы это можно исключить.
Я стоял на тротуаре, наблюдая, как продолжается разбор пепелища. Моя жена, ее родители и гостивший у них дядюшка легли здесь спать накануне вечером.
И вот пока я дожидался окончательного вердикта по поводу причин пожара, мне и бросился в глаза кандзи. Родители Миеко жили в пяти кварталах от моего прежнего дома, и район я знал как свои пять пальцев. Публика там обитала пестрая, хватало своей шпаны, а потому и граффити мелькали едва ли не на каждом углу. Но тогда, к своему огромному удивлению, среди многочисленных рисунков сальвадорской уличной банды, помечавшей «принадлежавшую» ей территорию, я вдруг увидел нечто явно японское. Причем иероглиф был выполнен на тротуаре в тех же черно-красно-зеленых цветах, что и абстрактные каракули бандитов, а потому всякому непосвященному показалось бы, будто это всего лишь очередная выходка местных малолетних хулиганов. Но если ты владел японским, данный знак атаковал твое зрение с агрессивностью, на какую не способна никакая трехмерная графика. А краска выглядела совершенно свежей.