Убийство-2

Хьюсон Дэвид

— Чушь, Россинг! — выпалил Бук. — Так легко вы не уйдете от ответа. На факсе указано время, дата и место. Все точно.

— Я не собирался обременять вас столь мрачными подробностями, но, как я понимаю, Бук не оставляет мне выбора. Когда медики в Афганистане изучили останки более внимательно, они выяснили, что рука принадлежала тому самому террористу-смертнику, который взорвал бомбу.

— Нет, этого недостаточно.

— Недостаточно для вас! Однако в материалах дела можно найти новый, исправленный отчет, который был получен позднее. — Россинг посмотрел на Грю-Эриксена. — Я не вижу смысла и дальше тратить ваше время на это нелепое

разбирательство. Все желающие могут ознакомиться с отчетом медиков. Если бы Бук, прежде чем делать столь скоропалительные выводы, обратился ко мне, я был бы только рад предоставить этот отчет и ему. Но он у нас большой любитель пороть горячку. Право же… — Россинг провел рукой по лбу. — Смерть бедняги Фроде и так стала тяжким испытанием, а тут еще этот…

Россинг утомленно откинулся на кресле.

— Слишком быстро вы среагировали, — проговорил Бук. — Как вы догадались, что я буду говорить о том факсе?

Флемминг Россинг молчал с высокомерным видом.

— Как вы догадались? — повторил Бук.

— Вы помешаны на теориях заговора! — сказал Россинг. — Вам все равно, что говорят эксперты. Вы натравливаете полицию и службу безопасности на наших солдат. — С каждым словом он говорил все громче и наконец встал, тыча пальцем в сторону Бука. — Это вы явились к Монбергу с неприятными вопросами, хотя знали, что он нездоров. Вы, Бук! И после всего этого вы смеете перекладывать на меня ответственность за последствия вашей глупости и некомпетентности. С меня хватит.

Широкими шагами он направился к двери. Никто его не остановил, более того, за ним последовал сначала Кан, затем Гитта Спалдинг и, наконец, Карстен Плоуг.

Грю-Эриксен сидел за своим столом, глядя в стену.

— Это еще не все, — осторожно заговорил Бук. — Я обещаю…

Седой человек, сидящий перед ним, закрыл глаза и откинул голову назад.

Бук встал и вышел.

Около шести дождь сменился мокрым снегом, который налипал на лобовое стекло. На проезжей части снег моментально превращался в серое месиво. Лунд и Странге колесили по Копенгагену в поисках Торбена Сконинга.

Он жил в старом доме недалеко от Сторе-Конгенсгаде. Его жена не видела его с самого утра. Они проверили все местные пабы — безрезультатно. Как выяснилось, кроме выпивки, у Сконинга был всего один интерес в жизни: Музей датского Сопротивления.

Перед небольшим зданием, расположенным недалеко от гарнизона крепости Кастеллет и дворца Амалиенборг, стоял самодельный танк военных времен. Когда они припарковали машину возле входа, Лунд подошла к ветхой конструкции, чтобы получше ее рассмотреть. Танк больше напоминал детскую игрушку или большой велосипед, обвешанный бронированными листами, а не боевую машину. На передней панели была надпись: «Frit Danmark» — «Свободная Дания».

В окнах музея горел свет, были видны люди с бокалами вина. Очевидно, какой-то прием.

Вслед за Странге она вошла в фойе, попросила его разузнать о Сконинге, а сама отправилась бродить по залам. В первый и последний раз Лунд была здесь вместе с классом на экскурсии и тогда не запомнила почти ничего из того, что им рассказывали. Она снова подумала о том, что в детстве война представлялась ей лишь далеким кошмаром и, уж конечно, касалась только стариков, а не ее лично.

Она быстро обошла экспозицию, проследив смутную, неудобоваримую историю о том, как Дания позволила всемогущему германскому фашизму вторгнуться в страну в сороковом

году и только в последующие годы набралась смелости, чтобы сопротивляться оккупантам.

Все это было здесь: первые неумелые диверсионные акции, осуществленные школьниками, объединившимися под названием «Группа Черчилля». Более смелые и серьезные атаки коммунистов, совершенные при помощи британских секретных агентов. С тысяча девятьсот сорок третьего года начался фашистский террор: вывоз евреев, массовые аресты, пытки, заключение в концентрационные лагеря, казни тех, кто подозревался в содействии партизанам.

На террор последовал ответ. Эту часть Лунд рассмотрела более внимательно. Не все датчане сопротивлялись. Не все сохраняли нейтралитет. Кое-кто присоединился к нацистам, стал работать на них, получая выгоду от их покровительства. Но и рискуя при этом жизнью. С началом террора движение Сопротивления сформировало бесстрашные ударные группы и стало издавать подпольные листовки с фамилиями и фотографиями предателей, которых надлежало уничтожить.

В них стреляли на улицах, в их домах, на работе.

Война шла повсюду, в том числе в подвальных камерах Управления полиции, где подозреваемых истязали, перед тем как сослать в концентрационные лагеря в Германии или, еще хуже, отвезти в Минделунден и быстро, жестоко убить.

Предатель. Это слово смотрело на нее почти с каждой музейной витрины, с листков подпольных брошюр, напечатанных на самодельных печатных прессах, с газетных репортажей, со страниц исторических книг.

Информаторы. Доносчики. Датчане, которые не имели права жить.

Казалось, в музее сумели сохранить весь тот период в истории страны. Старое оружие, детские рисунки, вырезки из газет и огромное количество фотографий. Мертвые солдаты на заснеженном поле. Самодельные пистолеты и бомбы. Лица информаторов, заочно приговоренных к смерти. Общие портреты. К примеру, снимок членов датской группы Лорентцена, которую немцы обучали с целью внедрения в партизанские части. Шеренги людей, подгоняемых нацистскими охранниками к входу в лагерь для интернированных в Хорсерёде, что возле Хельсингёра. Это место Лунд хорошо знала, сейчас там находилась открытая тюрьма для правонарушителей, которые не представляли угрозы для общества.

Какой же идиоткой она была, думая, что война навсегда ушла в прошлое, превратившись лишь в исторический факт. На самом деле война мрачным призраком по-прежнему бродила по Управлению полиции, по тюрьмам, которыми ведало государство, в головах совсем молодых людей гораздо младше ее, взрослевших в мире, который уже был гораздо опаснее и тревожнее, чем счастливый мир ее детства.

Она остановилась перед страшным стендом о нападении на группу бойцов Сопротивления, застигнутых врасплох и расстрелянных на месте. За несколько дней до этого они точно так же поступили с одним предателем.

Подошел Странге и встал рядом. На экспонаты он даже не взглянул.

— Сегодня Сконинга здесь не видели. Но…

— Здесь есть фотография твоего деда?

Странге не сразу понял ее вопрос.

— Что?

— Мне всегда казалось, что война осталась где-то далеко. Для меня, во всяком случае. Но она рядом. — Лунд подняла на него глаза. — Так он здесь? Ты искал?

— Я же его никогда не видел, — сказал он обиженно. — Как я мог искать? Отец тоже не часто о нем говорил. И я живу в настоящем. Здесь и сейчас. У меня нет времени на… — Он обвел широким жестом музейный зал. — На все это.