Убийство чёрными буквами
Шрифт:
– Знаю, знаю. – Произнося это сквозь стиснутые зубы, она смотрела в пол. – Пусть кто-нибудь другой это сделает. Разве не таков девиз нашей цивилизации? Но когда-нибудь никого другого рядом не окажется, а мы станем слишком вялыми, чтобы помочь себе.
Это было настолько сходно с его мыслями, что он вздрогнул. Но сказал только:
– Вы ведь не можете объявить вендетту.
– Успокойтесь! – Она презрительно посмотрела на него. – Конечно, я не имела это в виду. Но я знаю, кто должен был это сделать, и знаю, что у него есть история, и никто не станет проверять эту историю, потому что он кажется таким жалким и несчастным. А он не таков! Я знаю Джина и Питера Майкелисов. Они знают, чего хотят!
– Хватит! – взревел Ломбарди. – Молчи!
Она не обратила на это внимания. Взгляд ее не отрывался от Кинтайра.
– Ну что? – спросила она спустя мгновение.
Он подумал, действует ли на него ее несчастье или она на самом деле такая гарпия. И очень осторожно сказал:
– Теоретически любой из нас может оказаться виновным. Я мог сделать это потому, что Брюс встречался с девушкой… с которой когда-то встречался я. Или Гвидо – ревность? ссора? У нас только его слово, что он отсутствовал в субботу и воскресенье. Может, стоит попросить полицию проверить каждую минуту его уикэнда?
Человек у двери вспыхнул.
– Еще чего? – медленно сказал он. – Вы собираетесь…
– Ничего подобного, – сразу прервал его Кинтайр. – Я пытаюсь показать, что подозрения отдельных людей не могут быть основанием…
Гвидо глубоко затянулся, погасил сигарету в ужасной сувенирной пепельнице и вышел, не сказав ни слова. Все слышали, как он спустился на лестнице.
– Простите, господин профессор, – сказал Ломбарди.
– Niente affatto, signor. [10] – Кинтайр встал. – Вы все устали. – Он улыбнулся Коринне. – Вы высказали некоторые из моих принципов. Мы, пессимисты, должны держаться вместе.
10
Ничего, сеньор, итал. – Прим. пер.
Она даже не повернула к нему голову. Но ее профиль напомнил ему о Нике Самофракийской, о Победе, идущей против ветра.
– Я всегда считала, что принципы должны быть основанием для действий, – мрачно сказала она.
– Коринна, – сказала Мария.
Дочь не обратила на нее внимания.
Кинтайр вышел под извинения хором. Оставшись один на темной улице, он присвистнул. Было совсем не весело.
Но теперь с этим покончено. Можно подождать с неделю, пока все не успокоятся, потом отвезти личные вещи Брюса и попрощаться с неискренним обещанием «заглянуть, когда будет время». И на этом все будет кончено.
Но он с бьющимся сердцем подумал, что это приходила к нему Морна.
Негнущимися пальцами он стал доставать сигарету и уронил пачку на тротуар, прежде чем удалось это сделать. И почувствовал, как ужас пронизал его.
Иногда, подумал он, пытаясь сохранить хладнокровие, отвлечение может помочь избежать неприятностей. Если бы он мог заняться чем-то вне себя, но все же важным для него, чтобы все его внимание было на это направлено, ужас мог бы отступить.
Он набрал дым в легкие, выпустил его, бросил сигарету на тротуар и растоптал ее. Потом пошел в галантерейный магазин. Там на стене висел телефон. Кинтайр поискал справочник и нашел имя.
Майкелис Питер С.
5
Он не стал звонить, а прямо поехал вниз. И когда припарковался и вышел, увидел над собой белые очертания башни Койт на Телеграфном холме. В нескольких кварталах отсюда рыбачья гавань, множество туристических аттракционов и несколько аутентичных ресторанов. Но сейчас он стоял на участке трущоб, перед домом, обиталищем крыс. Единственный фонарь в квартале отсюда бросал слабый гнойный свет на поверхность под ногами. Повсюду была ночь. Кинтайр слышал поблизости мерное пыхтение паровоза, толкающего по рельсам грузовые вагоны; мимо прошла тощая кошка. В остальном он был совершенно один.
Он с невольной бодростью пошел к дому, зажег спичку и посмотрел на фамилии на почтовых ящиках, пока не увидел фамилию Майкелис. Номер 8.
Дверь в подъезд открыта. В коридоре с потертыми коврами несколько тусклых электрических лампочек. Кинтайр слышал звуки за дверьми, чувствовал запах еды. Номер восемь наверху. Он поднимался, только сейчас начиная соображать, как выполнит поручение.
Да и поручение ли это?
Брюс никогда не говорил с ним о Джине Майкелисе. Они детьми вместе росли у гавани. Брюс на год моложе, несомненно, тихий книжный мальчик, любимец учителей, но это на нем не отражалось, дети к нему относились хорошо. Однако ему должно было быть одиноко. А Джин был грубый и хулиганистый сын рыбака. И тем не менее между ними возникла горячая мальчишеская дружба. Вероятно, верховодил в ней Брюс, хотя они не отдавали себе в этом отчета.
Со временем они разошлись. Джин бросил школу в шестнадцать лет, сказал как-то Брюс, после бурной истории, связанной с девушкой; с тех пор он много раз менял работу, был охранником в гавани, поваром, вышибалой, продавцом. В раннем возрасте он научился очень легко лгать. Время от времени он возвращался в район Залива. Со службы во флоте вернулся в прошлом году, когда Кинтайр был еще в Европе. Кинтайр никогда с ним не встречался. Джин отыскал в Беркли Брюса, через него возобновил знакомство с Коринной и переехал в Сан-Франциско.
Номер 8. Через тонкую дверь Кинтайр слышал телевизор. Он посмотрел на часы. Уже больше десяти. Придется действовать по обстоятельствам. Он постучал.
Внутри послышались шаги. Дверь открылась. Кинтайр посмотрел чуть вверх на тяжелое морщинистое лицо с толстым кривым носом и маленькими черными глазами, на седые волосы. У этого человека плечи как грузовик, и живота почти нет. На нем поблекшая рабочая одежда. И его окружал запах дешевого вина.
– Что нужно? – спросил он.
– Мистер Майкелис? Меня зовут Кинтайр. Хочу несколько минут поговорить с вами.
– Мы ничего не покупаем, а если вы от финансовой компании, можете…
Майкелис не закончил свое предложение.
– Ни то, ни другое, – спокойно сказал Кинтайр. – Можете считать меня кем-то вроде посла.
Удивленный, Майкелис шагнул в сторону. Кинтайр вошел в однокомнатную квартиру с завешенным уголком для кухни. Кровать у стены не заправлена. Несколько стульев, стол с полупустым галлоном красного вина, телевизор, табачный дым, много пыли и старые газеты на полу.
Джин Майкелис сидел в старом распадающемся кресле. Молодая черноволосая версия отца, и мог бы показаться красивым, если бы улыбался. На нем фланелевая пижама, которую давно не стирали. Ноги неподвижно торчат перед ним, заканчиваясь обувью, подошвы которой упираются в пол. Рядом два костыля. Он курил, пил вино и смотрел телевизор; и не прекратил, когда вошел Кинтайр.