Убийство деда Мороза

Аббат Жером Фукс, кюре Мортфона, городка в департаменте Мёрт и Мозель, опустил раку святого Николая на стол в ризнице и облегченно вздохнул.

Заморозки согнали с гнезд последних аистов. Стаи изможденных ворон с карканьем кружили вокруг колокольни. Крохотная площадь была запружена веселой толпой, в которой мелькали раскрасневшиеся детские лица. Пышущие здоровьем девчушки водили хоровод и распевали:

— Глядите! — раздался мальчишеский голос. — Чудище сбрасывает кожу!

Шествие ряженых кончалось.

В центре веселья «г-н святой Николай» отвязывал нечто, похожее на медведя желтоватого окраса, которого он около часа водил по округе, и этот монстр — или, вернее, пекарь Пудриоле, с радостью вошедший в роль, — стаскивал с себя шубу, бормоча:

— Проклятье! Чтобы шестого декабря была такая жара! Я весь взмок!

Между тем святой Николай, покровитель Лотарингии, снимал пестрый хитон, митру, накладные усы и бороду. Очки, которые он водрузил на нос, вернули ему внешность ризничего и его подлинное имя — Блез Каппель.

При виде жизнерадостного верзилы в белом фартуке, поверх которого под поясом был заткнут целый арсенал топориков, сечек и длинных кухонных ножей, девочки оживились и заголосили:

Человек с ножами смеялся. Его звали Матиас Хаген. Каждый год в день святого Николая он изображал на праздничном шествии мясника, убийцу трех малюток, которых, по преданию, святой воскресил семь лет спустя. Матиасу вовсе не нужно было переодеваться, чтобы сыграть свою роль: он и в самом деле торговал мясом на Козлиной улице.

— Эй ты, толстяк! — крикнул он. — Пошли к «Святому Николаю-батюшке», пропустим по кружке пива! Идешь, фотограф?

Блез Каппель вошел в церковь. Он был так близорук, что даже очки не помешали ему наткнуться на скамью.

Прихожане разбредались по домам. Старики, сидя у порога на низких скамеечках, со смаком докуривали длинные трубки. Пробило пять часов. Темнело. Юные голоса перекликались на улице:

— Сюзель, если не поторопишься, уйдем без тебя!

— Идите! Мне-то что?

— Мадемуазель Золушка, не выпьете ли с нами рюмочку ликера?

— Мне некогда! И что скажут мои птички?

Изысканно одетый человек с орлиным носом и угрюмым выражением лица шел в одиночестве по улице.

А девочки все пели:

В ризнице аббат Жером Фукс, мужчина среднего роста, с темной густой бородой и кротким лицом, подошел к сейфу, чтобы запереть в него раку с мощами святого Николая, и внезапно вздрогнул, В стенном шкафу для церковных облачений раздался шорох. Священник схватился рукой за грудь: достаточно было ничтожного повода, чтобы его больное сердце забилось с удвоенной силой. Вскоре он успокоился. «Должно быть, это кот матушки Мишель», — улыбнулся аббат.

Минутой позже ризничий Блез Каппель, успев преклонить колени перед главным алтарем, открыл дверь ризницы и в изумлении выронил из рук хитон, митру и накладную бороду святого, которые собирался положить на место.

Аббат Фукс лежал на каменных плитках пола лицом к потолку и раскинув руки. Блез Каппель присел на корточки возле священника.

Тот был в сознании. Дрожащим пальцем кюре показал на распахнутый шкаф, а потом на нижние ступени узкой лестницы, которая вела из ризницы вверх со стороны, противоположной входу.

Он пробормотал:

— Кто-то в маске… Прятался в шкафу… Убежал по лестнице…

Блез Каппель был человеком тщедушным, но отважным. Он схватил лежавшие у камина щипцы и метнулся вверх по ступеням.

— Постойте, Каппель! — простонал кюре. — Лучше бегите за помощью.

Но ризничий уже исчез. До аббата Фукса донесся его крик:

— Через окно он не ушел!

Священник поднялся с пола, постепенно ему становилось легче дышать.

— Будьте осторожнее, Каппель! — бросил он в ответ.

Наверху раздался дробный стук быстрых шагов, потом характерный скрип резко открываемых створок шкафа, и, наконец, послышались обрывки фраз:

— Никого!.. А тут?.. Тоже!.. Где же он, черт возьми?

Кюре, заинтригованный происходящим, последовал за Блезом Каппелем.

Прямо над ризницей находилась просторная комната, из которой не было других выходов, кроме лестницы и окна, расположенного примерно на трехметровой высоте над садом при доме священника. Комната была уставлена скамьями перед возвышением с фисгармонией. Время от времени кюре устраивал здесь, в зале благотворительного общества, богословские беседы с молодыми прихожанами, а одна из верующих, женщина с острым подбородком, обучала юных девушек грегорианскому пению и проводила детские праздники. Ее звали Софи Тюрнер, она была сестрой ювелира Макса Тюрнера, но дети называли ее матушкой Мишель из-за ее кота, сущего бродяги, который раз в неделю исчезал из дому, а его хозяйка имела привычку оповещать об этом каждого встречного [1] .

В комнате было три вместительных стенных шкафа. Ризничий оставил дверцы открытыми, вывалив на пол все содержимое. По паркету была разбросана старая одежда, в которую наряжались по случаю праздников: облачение Деда Мороза — широкий балахон и красная шапка с белой опушкой — и выделяющийся на пестрой тряпичной груде оливковый наряд сказочного Деда с розгами. Шкафы были пусты. Никого под скамьями, никого позади фисгармонии.

Аббат и ризничий выглянули в окно. На размокшей земле сада, на дорожках, на пустых в эту пору куртинах, вплоть до неширокой стены, покрытой остриями черепков и возвышавшейся на добрый десяток метров, — нигде ни единого отпечатка следов.

Значит, никто из окна не выпрыгивал. Быть может, неизвестный вскарабкался на стену и ушел по крыше церкви? Исключено — там ни единой неровности, за которую можно зацепиться, ни единого окна, из которого могла бы свешиваться веревка.

Аббат Фукс и Блез Каппель в недоумении уставились друг на друга. С площади, ослабленные расстоянием, до них долетали девичьи голоса, все еще распевавшие балладу про святого Николая: