Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело

Коллектив авторов

По отзывам свидетелей, знавших Рысакова в Череповецком реальном училище и в Горном институте, он учился усердно и вел весьма скромную жизнь.

По показанию свидетельницы Ермолиной, Рысаков, обыкновенно встававший после ночных отлучек весьма поздно, 1 марта встал рано и в противоположность своей всегдашней угрюмости, казался особенно веселым и разговорчивым. На вопрос Ермолиной, куда он собрался так рано, Рысаков, уходя, отвечал: «Служба», а на замечание ее, что сегодня «воскресенье и нигде присутствия нет», обвиняемый сказал, что он идет в гости и что это «все равно служба».

Обвиняемый Андрей Иванов Желябов, признавая фактическую сторону приписываемых ему преступных деяний и сообщая некоторые подробности об организации «социально-революционной партии», объяснил, что служит делу народного освобождения и принадлежит к партии «Народная воля», которая считает уничтожение правителей одним из средств активной борьбы для достижения своих целей. Состоя агентом третьей степени при «Исполнительном комитете», то есть пользуясь его полным доверием, он получил от «комитета» поручение организовать посягательство на жизнь государя

императора. Для этой цели из всех боевых дружин партии, которых в распоряжении «комитета» имеется несколько, и в том числе боевая рабочая дружина, были вызваны «добровольцы». Из числа ответивших на этот призыв 47 человек, он, Желябов, выбрал наиболее, по его мнению, пригодных, в том числе и Рысакова, которого он считал одним из самых преданных революционному делу деятелей, но которому, однако же, он, Желябов, отводил лишь место пособника для выправки из него самостоятельного бойца на будущее время. Не сообщая об этом Рысакову, обвиняемый заставлял его переживать самые серьезные ожидания. Тем не менее влияние его, Желябова, под которым в известной степени находился Рысаков, не исключало его самобытного развития и таковой же деятельности. Для совершения цареубийства были избраны метательные снаряды. Тимофей Михайлов в этом деле не принимал никакого участия. Что же касается до него, Желябова, то арест помешал ему принять физическое участие в посягательстве на жизнь государя императора, нравственное же его участие было полное.

2 марта обвиняемый Желябов прислал на имя прокурора С.-Петербургской судебной палаты заявление, в котором, высказывая свою совершенную солидарность с Рысаковым и требуя, по его выражению, «приобщения его, Желябова, к делу 1 марта», объясняет, «что он многократно покушался на жизнь ныне в Бозе почившего государя императора и не принял физического участия в преступлении 1 марта лишь по случайности. Далее, восхваляя Рысакова, он выражает опасение, что правительство «за недостатком формальных улик» против него, «ветерана революции», предпочтет «внешнюю законность внутренней справедливости», во избежание чего он, Желябов, и просит о привлечении его к настоящему делу.

Из имеющихся в деле сведений о личности и прошедшем Желябова, которого умерший обвиняемый по делу о так называемых террористах Гольден-берг характеризует как личность «в высшей степени развитую и гениальную», оказывается, что Желябов в 1872 году был исключен из Новороссийского университета за беспорядки, затем судился по делу о революционной пропаганде и по оправдании, по собственному его показанию, проживал под разными именами в разных местах на средства из фонда народа.

Обвиняемая Софья Львова Перовская, признавая как принадлежность свою к партии «Народная воля», так и свое участие в посягательстве 1 марта 1881 года, показала, что она занимается революционной деятельностью, а средства к жизни получает частью из фонда партии. Получив домашнее образование и поступив в 1869 году на Высшие женские курсы при 5-й С.-Петербургской мужской гимназии, она в 1870 году оставила родительский дом и после некоторого подготовления сделалась народной учительницей, а в 1872 году примкнула к революционному движению, причем несколько раз подвергалась аресту и судилась по делу о революционной пропаганде в империи. В 1878 году она была вновь арестована и подлежала административной высылке в Олонецкую губернию, но с пути следования скрылась и с тех пор жила «нелегально» под разными фамилиями и по подложным видам на жительство. В июне 1880 года под фамилией Войновой она поселилась в Петербурге, в д. № 17–18 по 1-й Роте Измайловского полка, вместе со своей знакомой, настоящей фамилии которой она назвать не желает и которая проживала под фамилией Сипович. В сентябре к ней на квартиру вместо уехавшей Сипович переехал Желябов. Как член партии «Народная воля» и «агент Исполнительного комитета», она знала обо всем происходившем в террористической отрасли деятельности этой партии и принимала непосредственное участие как в приготовлениях к преступлению 1 марта и в происходивших по поводу его совещаниях между соучастниками, так и в самых действиях по исполнению замысла. Уже за несколько времени до 1 марта она вместе с другими лицами следила за обычными выездами государя императора и затем участвовала в состоявшемся 28 февраля соглашении действовать именно 1 марта. Подкоп по Малой Садовой был устроен на случай проезда государя по этой улице. Независимо от этого подкопа предстояло еще действие метательными снарядами, часть коих, именно два, она, Перовская, утром привезла в дом № 5 по Тележной улице в квартиру, хозяевами которой были застрелившийся в ней перед обыском человек (Саблин) и Геся Гельфман. Своих снарядов в означенной квартире не было, но откуда они были принесены туда обвиняемой, а также сколько их всех было, считая в том числе и снаряды, принесенные другими, она объяснить не желает. По спешности дела и краткости срока, истекшего со времени принятого накануне решения совершить преступление 1 марта, не могло быть приготовлено большого количества снарядов, о чем она, Перовская, и объяснила своим соучастникам по приезде своем на квартиру по Тележной улице утром названного дня. Здесь же, при окончательном распределении участия каждого, она нарисовала на конверте, найденном по обыску в квартире Саблина и Гельфман, план местности, на котором и объяснила лицам, отправлявшимся со снарядами, где они должны были находиться. Сколько их было, она сказать не желает, равным образом не желает и назвать их, кроме Рысакова, также получившего снаряд. По заранее составленному плану, отправив на условленные места лиц, вооруженных снарядами, обвиняемая также отправилась на место действия, причем находилась на углу Большой Итальянской улицы и Михайловской площади, для того чтобы наблюдать за направлением пути, принимаемым государем императором. Увидя, что его величество, не проехав по Малой Садовой и, таким образом, благополучно миновав устроенный на ней подкоп, направляется из Манежа в Михайловский дворец, а затем имеет следовать по Екатерининскому каналу, она, Перовская, пошла по Михайловской улице, где встреченным ею лицам со снарядами, в том числе и Рысакову, подала, молча, сморкаясь в платок, условный сигнал, означавший, что нужно идти для действия на Екатерининский канал. Сама же она снаряда при себе не имела, так как такового для нее в этот день недостало. Подав сигнал, обвиняемая вышла на Невский проспект и затем по Казанскому мосту обошла на противоположную сторону Екатерининского канала, для того чтобы оттуда наблюдать за действием метательных снарядов. Во время обоих взрывов она находилась на противоположной стороне Екатерининского канала и по совершении их удалилась.

Что же касается до мотивов своей преступной деятельности в составе партии «Народная воля», то Перовская дала им следующее объяснение: стремясь к поднятию экономического благосостояния народа, а также уровня его нравственного и умственного развития, члены партии с целью пробудить в народе общественную жизнь и сознание его гражданских прав стали селиться в разных местностях среди народа для пропаганды. Когда же правительство ответило на это рядом репрессивных мер и тем сделало такую постановку деятельности невозможной, «партия» после долгого колебания была вынуждена перейти к политической борьбе против существующих государственных форм как главного препятствия к достижению целей «партии». Большинство «партии» не сочувствовало этой борьбе, порицало ее, но она тем не менее была предпринята, и притом главным образом посредством «террористических фактов». Упорство же в покушениях на жизнь в Бозе почившего государя императора было вызвано убеждением, что усопший государь никогда не изменит «ни своего отношения к партии», ни своей внутренней политики.

Кроме вышеприведенных, сообщенных самой обвиняемой Перовской, сведений о ее прошлом, из дела видно: 1) что в 1871 году Софья Перовская, бывшая тогда 18 лет от роду, привлекалась к дознанию о Николае Гончарове и тайном кружке, в состав которого входили, кроме Гончарова, обвинявшиеся впоследствии в государственных преступлениях Натансон, Чудновский, Чайковский и др.; 2) что по делу о преступной пропаганде в империи Перовская привлекалась к суду по обвинению в принадлежности к тайному преступному кружку «чайковцев», образовавшемуся в 1873 году, но была оправдана.

Обвиняемая Геся Мирова Гельфман, не признавая себя ни в чем виновной, первоначально отказалась дать какие-либо объяснения как по содержанию предъявленных к ней обвинений, так и вообще по обстоятельствам настоящего дела, а затем на допросе 12 марта сего года, по признании ее свидетелем Усманом Булатовым за личность, жившую в доме № 27—1 по Троицкому переулку под именем Николаевой, показала, что она действительно жила в этой квартире, которая была «конспиративной», с человеком, называвшимся ее мужем, Андреем Николаевым; настоящего же имени его она сказать не желает. Здесь бывали у них Желябов, Перовская и человек, умерший 1 марта в Придворном госпитале, известный ей, Гельфман, под именем «Михаила Ивановича» или «Котика». Здесь же, у Гельфман и ее сожителя, помещалась тайная типография «Рабочей газеты», первый номер которой, а также «Программа рабочих членов партии» и были ими напечатаны, причем она, Гельфман, исполняла обязанности наборщицы. «Рабочую газету» она сама раздавала между рабочими. Желябов был сотрудником этой газеты, печатание которой у них в квартире прекратилось недели за две до переезда обвиняемой из Троицкого переулка, когда все принадлежности типографии были куда-то увезены от них. После того как называвшийся мужем ее Николаевым был, по выражению Гельфман, «отозван по делу», она вместе с Саблиным, который под именем Фесенко-Навроцкого назывался также ее мужем, переехала в дом № 4 по Тележной улице.

По имеющимся в деле сведениям, Геся Гельфман была осуждена в 1877 году по делу о распространении книг преступного содержания в губерниях Московской и других и приговорена Особым присутствием Правительствующего сената за принадлежность к преступному тайному сообществу (по 2 отд. ст. 250 Уложения о наказаниях) по лишении всех особенных прав и преимуществ к заключению в рабочем доме на два года. Приговор этот был обращен к исполнению, причем срок содержания Гельфман в рабочем доме истек 7 марта 1879 года.

Обвиняемый Тимофей Михайлов, отказываясь отвечать на большую часть предложенных ему вопросов, между прочим и на вопросы о предметах обвинения, признал свою принадлежность как к той части «Русской социально-революционной партии», которая придерживается террористического направления, так, в частности, и к «боевой рабочей дружине», имеющей, по его словам, целью охранять рабочих от их врагов, например от шпионов, а также подвергать избиению нелюбимых рабочими мастеров. Дружину эту обвиняемый называет «террором». Третьего марта он пришел в дом № 5 по Тележной улице по приглашению своего товарища, назвать которого не желает. Все, что в показаниях Рысакова относится до него, Михайлова, он признает ложью. Перед задержанием своим он проживал на углу Дегтярной и 5-й улицы Песков, в доме № 33–14 под именем и по паспорту черниговского мещанина Сергея Лапина.

По собранным при дознании сведениям, Тимофей Михайлов, по прозвищу Махров, ремеслом котельщик, прибыл в С.-Петербург с родины лет шесть тому назад и затем работал на разных заводах, причем, по удостоверению сына дьячка Александра Беличева, работавшего вместе с Михайловым на заводе Фридланда, Михайлов уже года полтора тому назад, по-видимому, принадлежал к тайному сообществу или кружку рабочих, в котором читались запрещенные брошюры и газета «Земля и воля». По показанию брата Тимофея Михайлова, Григория Михайлова, он жил вместе с братом в начале февраля на заводе, бывшем Макферсона, где Тимофей Михайлов проработал всего полтора дня и затем, взяв свой паспорт, ушел, после чего брат его уже более не видел.