Убийство на 45 оборотах
Шрифт:
– В любом случае все это касается только меня.
Больше он не произнес ни слова, сделал знак официанту, судорожно пересчитал купюры и мелочь. Стемнело. Выйдя, Лепра заколебался. Идти на спектакль! Потерять еще один вечер? Он схватил руку Евы, и она поняла этот безмолвный призыв.
– Пошли домой, – сказала она.
Возвращение их было невеселым. Лепра не выпускал ее руки. Он буквально вцепился в нее. Вся его тревога сконцентрировалась в пальцах. В лифте она заметила, что он бледен, весь в поту. На пороге он прошептал: «Не зажигай свет».
Он пошел в спальню
– Не дотрагивайся до меня, – простонал он.
Кровать тихонько скрипнула. Она села и терпеливо ждала, пока он придет в себя. Он уже не боялся показаться слабым, уязвимым, но горечь поражения обжигала ему язык.
– Ева…
– Да?
– Повтори мне имена… Его брат, Гамар, Брунштейн, Блеш, Мелио, кто еще?
– Что тебе это даст?
– Кто еще?
– Гурмьер.
– Ну да, Гурмьер.
Он снова, вспоминая их лица, повторил вполголоса весь список, потом еще и еще раз. Нет, только не Гурмьер! И не Гамар! И не Брунштейн! И уж никак не Блеш! И, разумеется, не брат, который даже не дал себе труда появиться на похоронах! Что касается Мелио…
Он подполз к Еве, как раненый зверь к своей норе, прильнул к ней и одним движением опрокинул ее на постель, раздавил своей тяжестью, попытался покончить раз и навсегда со своим мучительным и неутолимым желанием. Он бормотал непристойности, неловко тыкался то подбородком, то щекой в ее исчезающее во мраке лицо. Он глотал слезы, стискивал зубы, вступая в рукопашную схватку со стонущим противником, который станет в следующее мгновение тихим и безропотным. «Да уж какой есть, – думал он в этом вихре ярости и отчаяния. – Какой есть… Какой есть…» Он кричал, бредил, пытался освободиться от себя самого. Нет… умереть…
Он откинулся набок, но не умер. Не так это просто. Мало того, гнусная радость заполняла все его существо, окатывала освежающей теплой волной. И так еще неделю? Неделя объятий, восторженного забытья, гордыни и надежды. Ему стало дурно, он встал и пошел в ванную комнату, закрыв за собой дверь, чтобы она не видела, как он роется в аптечке. Он проглотил две таблетки снотворного, в надежде, что сон сразит его на месте. Не тут-то было. Ева, лежа рядом, помогала ему своим молчанием.
Когда он вновь открыл глаза после многих часов бессознательной неги, она по-прежнему была возле него, преисполненная материнской тревоги. Склонившись над ним, она гладила его по голове.
– Который час?
– Десять.
Одно утро позади.
– Почты нет?
– Только газеты.
– Там есть…
– Да. Вскрытие показало, что он умер в обмороке. От эмоций, а не от удушья.
– Это не имеет значения.
– Кто знает. Убийцу могут обвинить только в физических действиях, повлекших за собой смерть. По крайней мере, мне так кажется.
– Для нас, во всяком случае, ничего не меняется, – заключил Лепра.
– Ты, может, все-таки поздороваешься? – сказала Ева.
– Доброе утро.
Они
– Ну вот, мы как старые супруги, – сказала Ева. – Представь себе, что эта сцена повторяется ежедневно в течение двадцати или тридцати лет. Ты бы выдержал?
– Почему бы и нет?
– Нет, Жанчик. Не насилуй себя. Почему ты всегда бежишь от очевидного? Мой муж был такой же, как ты. Он кидался за каждой встречной юбкой и в то же время упрекал меня в неверности. От логики вы не умрете.
Лепра рассеянно слушал ее, подавляя зевоту. В это утро Ева была ему почти чужой. Он впервые подумал о том, какая система защиты ему наиболее выгодна. Во-первых, надо настаивать на убийстве из ревности – это судьба, а судьба неумолима. И преступник – просто заблудшая овца.
– Ева, – прошептал он, – я хочу задать тебе один деликатный вопрос. Но обещай мне, что ответишь спокойно… Не рассердишься… Помнишь фразу с последней пластинки? «Когда будете ее допрашивать, она вам все объяснит».
– Ну?
– Это правда?.. Ты действительно все объяснишь?
Ева поставила чашку.
– Естественно, – сказала она. – Все. А что? Тебя это пугает?
– Нас будут допрашивать по отдельности. И если наши показания не совпадут…
– Почему бы им не совпасть? Ты собираешься лгать?
– Конечно, нет, – Лепра опустил глаза.
– Не волнуйся, они устроят нам очную ставку.
Лепра допил свой кофе, забыв положить сахар. Он не мог признаться себе, что в этот момент понимал Фожера, чуть ли не сочувствовал ему.
– Какой ты у нас сложный, – сказала Ева. – В сущности, мы так плохо знаем друг друга. Я-то – сама простота.
– Знаю, – нетерпеливо перебил ее Лепра. – Ты вообще ходячая добродетель.
Он ожидал, что она взорвется. Ева только посмотрела на него долгим взглядом. Он предпочел бы пощечину.
– Кто виноват в том, что ты страдаешь? Дай мне сигарету.
Он бросил пачку ей на стол и вышел в гостиную. Рассеянно наиграл мелодию Фожера и пошел бриться. Несмотря на жужжание бритвы, он слышал, как Ева ходила туда-сюда, мурлыча модные песенки. Она тоже старалась не выходить из роли, и ей это удавалось куда лучше. Он тщательно оделся и вернулся к роялю. «Там» он играть не сможет… «там», то есть в тюрьме, он понесет гораздо более суровое наказание, нежели она. Сколько угодно она может уверять, что заплатит дороже, чем он, это не так. Вечное стремление возобладать, самоутвердиться. «Они воевали между собой, а я служил им заложником, – подумал он. – Кретин». Под его пальцами внезапно начала рождаться мелодия, он остановился.
– Продолжай, – сказала Ева из-за его спины. – Что это?
– Понятия не имею. Само получилось.
Он попытался вновь найти этот мотив, но на сей раз он ускользал от него, обрастая ненужными реминисценциями.
– Попробуй еще раз!
Она наиграла несколько тактов. Не стоило продолжать. Родившаяся было песня уже не вернется к нему. А это была песня. Они оба почувствовали это. Новая, изящная мелодия, в которой Лепра не успел еще узнать себя. Но он радостно бросился к Еве.