Шрифт:
ГЛАВА 1
Отставной штабс-ротмистр Хитрово-Квашнин вышел на крыльцо своего каменного особняка и хозяйским оком окинул поджидавший экипаж. То, что он увидел, его вполне удовлетворило. Упряжь коренника и пристяжной была в порядке, втулки шинованных колес в меру смазаны березовым дегтем, кузов полукрытой брички, недавно окрашенный и отлакированный, выглядел как новый. Сидевший на козлах белобрысый крепкий молодец в сером щегольском кафтане и широких полосатых штанах, заправленных в сапоги, едва сдерживал солового и чубарого, нетерпеливо пофыркивавших и перебиравших копытами.
– Бричку закладывать ты мастер, Митрофан, – похвалил дворянин кучера.
– Рад служить, барин! – громко отозвался тот, поигрывая вожжами. – Только, знаете, после
– До Петродара дотянет? Как полагаешь?
– Дотянет, если не гнать лошадок.
– Ну, собственно, мы и не станем слишком погонять их. А в Петродаре заедем к каретнику Неверову. Как-то заглянул в его мастерскую. И чего только в ней нет: кузова бричек, колясок, карет, дрожки, зимние санки, колеса, оси передние и задние, а что до хомутов, подпруг, поводьев, вожжей и уздечек с удилами, то этого добра видимо-невидимо… Санки обязательно у него до зимы прикупим, чтоб было на чем ездить по заснеженному Петродару.
Хозяин имения взглянул на провожающих, камердинера Ерофея и дворецкого Никифора. Первый, одетый по моде прошлого столетия, седой и согбенный годами, служивший Хитрово-Квашниным с незапамятных пор, держал в руках дорожный саквояж и поеживался.
– Прохладно, батюшка Евстигней Харитоныч, вы бы накинули на себя шинелку, что ли.
– Конец мая, Ерофей, какая шинелка? – ухмыльнулся штабс-ротмистр. – Утро прохладное, не спорю, но к полудню солнце, поди, вовсю палить будет.
– На всякий случай, береженого Бог бережет.
Хитрово-Квашнин благодарно похлопал старика по плечу и перевел взгляд на пятидесятипятилетнего дворецкого, высокорослого, с длинным худым лицом, имевшего обширную лысину и пушистые полуседые бакенбарды.
– Никифор, что б с отделкой внутри к моему возвращению было закончено!
– Не извольте беспокоиться, Евстигней Харитоныч, – произнес дворецкий полубасом. – Сделаем. Дворовые у меня, сами знаете, не озорничают.
– Присядем-ка на дорожку, – предложил камердинер.
Все трое опустились на широкую лавку и помолчали. Барин смотрел на набалдашник трости, выполненный в виде головы легавой, и думал о предстоящем лете и связанном с ним заботах. «Слава Богу, с годовым запасом зерна и сена все в порядке! Кормов для скотины до новой травы вполне хватит… А забот немало, и за всем нужен присмотр. И за пашней, и за сенокосными лугами, и за лесом, чтоб не случалось самочинных порубок. Управляющего нанять, конечно, можно, ну да староста Архип всегда настороже. Этот и на пашне любую погрешность заметит, и за косцами на лугах проследит, и за лесными куртинками присмотрит. Забредет однодворческая корова на господское поле, Архип тут как тут, корову прогонит, а с ее хозяина за потраву штраф возьмет. Чужой дровосек едва в куртинке топором стукнет, а Архип уж рядом, руки в боки, с суровым видом глаз щурит… Толковый мужик, только пьющий. Зачнет вино пить, неделю не просыхает. Тогда сын его старший, Артем, за барским хозяйством приглядывает…».
Вздохнув и ударив ладонями по коленям, барин поднялся, одернул синий двубортный мундир с малиновым нагрудником, украшенным орденом Св. Георгия, и разгладил синие панталоны с двойными малиновыми лампасами. Затем трижды перекрестился, сошел, опираясь на трость, с крыльца и сел в бричку. Камердинер с поклоном подал ему саквояж, сказав напоследок:
– Здесь бритвенные принадлежностями, смена белья, панталоны и нестроевой сюртук c жилеткой… Приятной дороги! Выбирайте в Петродаре домишко поважнее, что б с надежной крышей, теплыми полами да каминами. В нем ведь зимами вам жить. А то соседний барин, поручик Матякин, помните, из-за худых полов да каминов принужден был зимой бежать из города в имение.
– Присмотрю такой дом, чтоб был без изъянов, старина, – заверил хозяин, надвинув на лоб синюю уланскую фуражку с черным лакированным козырьком и расправив эполеты из белого гаруса. – Да, и не забуду купить тебе в «Лавке старины» купца Черномошенцева ботинки с бантами и большими пряжками.
– Много доволен, батюшка!
– Ну, трогай, Митрофан!
Кучер пониже надвинул картуз, расправил плечи и взмахнул в воздухе кнутом. Раздался короткий щелчок, колеса скрипнули и зашуршали по ярко-желтому песку подъездной аллеи. Бричка сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее покатила вперед. Верные слуги сошли с крыльца и крестя удалявшийся экипаж, провожали его глазами до тех пор, пока он не скрылся в ближней березовой рощице.
Через полчаса бричка выбралась на широкую дорогу, тянувшуюся из Усманского уезда, и неторопливо поехала в северо-западном направлении. Хитрово-Квашнин, покачиваясь на мягком сидении, лениво обозревал давно знакомые виды. Слева темнели широкие поля с перелесками Гардениных и Прибытковых, бывших воронежских купцов, влившихся в состав потомственного дворянства, справа проглядывала земля отставного прапорщика Кузьмина, сына усманского канцеляриста. До недавнего времени часть ее была в собственности подпоручицы Матякиной, распрощавшейся с жизнью в имении Отрада… Лидия Ивановна, добрейшая женщина, красавица, пала там от руки подлеца. Говорят, его уже нет на свете, что не удивительно – на сибирских рудниках долго не протянешь… За небольшим поворотом показались поля помещицы Козловой, по первому браку Писаревой, имевшей прибыльный свеклосахарный завод, а потом и cенатского регистратора Зацепина, потомка козловских подъячих, дальнего родственника Ардалиона Зацепина, деятельного участника расследования убийств в Отраде.
Дорога была накатанной, и вскоре бричка, миновав обширные владения однодворцев, въехала в смешанный лес. В нем приятно пахло хвоей и смолой. В вершинах деревьев щебетали золотисто-желтые иволги, где-то дудукали удоды. Лошади несли бричку, по привычке, легко, без всякого напряжения. Мимо проносились стволы сосен и берез, без конца тянулась молодая поросль подлеска. В весеннем лесу отставному штабс-ротмистру дышалось легко и свободно, думалось о хорошем. О предстоящей встрече с давним приятелем, занимавшим ныне пост полицмейстера, о визитах к знакомым дворянам, о покупке дома для проживания в зимнюю пору.
– Первым делом загляну на Евдокиевское кладбище, – вслух проговорил он. – А то ведь закружишься потом в делах да заботах!
– Это вы мне, барин? – обернулся Митрофан.
Штабс-ротмистр, молча, махнул рукой и снова ушел в свои мысли. Ему вспомнился выезд с соседними помещиками на охоту «в брызги», ранней весной, когда земля только-только сбросила с себя белое покрывало. Не успели доезжачие отправить гончих в рощу по следу волка, как тот вырвался в поле. В момент на него спустили всех борзых, около пятнадцати особей. И пошла потеха! Затрубил рог, кони заржали, встали на дыбы и стремительно рванули вперед. Охотники без устали секли их нагайками, гикали, вопили во всю мощь луженых глоток! А настигли и схватили зверя мои собачки! Соскочил я с лошади, да и покончил с ним точным ударом ножа под левую лопатку!.. О, есть, о чем вспомнить! Но, что сотворил тумак – помесь русака и беляка – с одной из лучших гончих Прибыткова! Та почти догнала косого, однако он, заметив впереди две березы, со всего маху нырнул в просвет между ними, собака же, не сумев оценить обстановку, прыгнула вслед и беспомощно застряла в просвете. Другой хитрован, рыжий лис, провел гарденинских гончих по-своему. Он так искусно петлял по зарослям и болотам, что те попросту потерялись – доезжачие смогли их обнаружить лишь на следующий день у границы Усманского уезда в рощице, принадлежащей отставному ротмистру и кавалеру Ярцеву.
А темному бору, казалось, не было края. Дорога то петляла, то делала крутой изгиб, то выпрямлялась на целую версту. И только спустя час показались первые признаки того, что лес кончается. Вокруг стало потихоньку светлеть, деревья редели, впереди проглянуло пасмурное небо. Вот, наконец, и выезд из бора! Бричка вырвалась на простор, проехала мимо южного конца Петродарского озера, свернула к крупному изгибу реки и через полверсты оказалась у паромной переправы.
До Харитоновки доходили слухи, что в начале апреля случилось большое половодье или водополь. Мощное наводнение не только затопило низкие берега, но и снесло, как уже не раз бывало, шаткий Диконский мост. До возведения новой переправы сообщение Петродара с левобережьем осуществлялось посредством лодок и парома.