Убийство на пляже
Шрифт:
— Вы когда-нибудь разговаривали с ним? Я имею в виду последнюю неделю июня.
Кевин задумывается.
— Я мог помахать ему рукой и поздороваться. Мы с ним недостаточно хорошо знакомы, чтобы разговаривать.
— А вы с ним никогда не спорили? — вмешивается в разговор Харди.
— Да о чем я могу спорить с парнишкой, который разносит газеты?
Элли задействует свою новую дежурную фразу:
— Где вы были в четверг вечером?
— В четверг я был с друзьями. У нас был чемпионат по гольфу на игровых приставках, и мы поднабрались. Нас было шестеро.
— Нам понадобятся имена людей, которые были там вместе с вами, — говорит Харди.
Наконец-то Кевин выглядит напуганным.
— Неужто вы думаете, что я имею к этому какое-то отношение?
— Нам просто нужно исключить все возможные варианты, — успокаивает его Элли. — Вам не о чем беспокоиться.
Они отправляются обратно в участок. Идти им недалеко.
— Не говорите: «Вам не о чем беспокоиться», — говорит Харди, когда Кевин уже не может их слышать. — Не нужно успокаивать людей. Позвольте им говорить.
Все, с нее достаточно!
— Тогда я скажу вам другое: сколько можно выводить меня из себя, пытаться трамбовать и переделывать? Я знаю, как обращаться с людьми. И держите все эти ваши глубокомысленные штучки при себе. — Она помнит, с кем разговаривает, поэтому в конце демонстративно добавляет: — Сэр.
Элли недостаточно хорошо его знает, чтобы понять, означает ли его молчание обиду или полное безразличие, но ее всю трясет. Она никогда раньше не выходила так из себя с коллегами, не говоря уже о начальстве. Вернувшись в участок, она работает на телефонах с двойным усердием. Четверо друзей Кевина подтверждают его алиби: он был с ними всю ночь. Она докладывает о полученных результатах Харди.
— Выходит, Джек Маршалл ошибся? — спрашивает она.
Харди поднимает свои залапанные очки повыше, на вспотевшую переносицу.
— Есть у нас какие-то основания не доверять этому почтальону? — спрашивает он. — Как у Маршалла со зрением? Есть ли у него какая-то причина врать нам? И считаем ли мы, что деньги, найденные в доме, каким-то образом причастны ко всему этому?
— Вы замечаете, что сыпете вопросы непрерывным потоком? Получается бам-бам-бам! — Она рубит воздух рукой. — Вы не даете возможности ответить. И похоже, что вам это действительно нравится.
— Правда? — Харди умолкает секунд на пять, как будто перестраиваясь. — Первое убийство… — говорит он, производя на этот раз убедительное впечатление нормального человека. — Каким вы его находите?
— Зловещим.
— Как вы поступили со списком Марка и Бэт?
— Когда я его читала, мне хотелось расплакаться, — признается она. — Там некоторые из их лучших друзей, учителя Дэнни, соседи, приходящие няни, которые сидели с их детьми. Они перенесли психологическую травму и не могут думать упорядоченно.
— Или же они очень умные. Мы ведь не просили у них этот список. Возможно, этим они пытаются направить наши поиски. И отвести внимание от их собственного дома.
Элли ошарашена.
— Но они не убивали Дэнни!
— Вы должны научиться
— Я должна — что? — Выплеснувшаяся у нее изнутри злость почему-то переходит в конечности, отчего руки начинают дергаться. На ее столе большой дырокол, и она ловит себя на мысли, что из него получится хорошее оружие. — Так вас послали сюда, чтобы вы меня этому научили? Вот в чем преимущество вашего опыта! Фантастика!
Складывается впечатление, что с чем большим количеством эмоции сталкивается Харди, тем меньше он раскрывает себя.
— Сейчас вы должны взглянуть на вашу общину как бы снаружи, со стороны, — говорит он.
— Не могу я быть снаружи! И не хочу быть!
Он промахнулся с ней, промахнулся на много миль. Почему он не может признать, что сочувствие может быть достоинством? Видит Бог, сейчас, когда здесь Харди, сочувствие это нужно им еще больше. Пригладить перья, которые он умудрился в столь короткие сроки взъерошить, — это уже сама по себе отдельная большая работа.
— Если вы не можете быть объективной, вы не подходите для этого, — говорит Харди.
Элли фыркает. Это просто смешно. Как она может не подходить для этого? Это ее территория! Это он для этого не подходит, приперся сюда, занял место, предназначенное для другого человека, и даже чашку кофе не может принять, чтобы при этом тяжело не вздохнуть.
Он смотрит ей прямо в глаза.
— Вам необходимо понять, Миллер. На такое убийство способен кто угодно. При определенных обстоятельствах.
— Нет, — твердо говорит она. — У людей, у большинства из них, есть свой моральный компас.
— Компасы ломаются, — говорит он, глядя на нее поверх своих очков. Теперь он переходит на снисходительный тон. — А убийство терзает душу. Кто бы это ни сделал, рано или поздно он себя проявит. Каждый убийца рано или поздно проговаривается. Вы знаете, какие эти люди обычно. А вы посмотрите на них под необычным углом. И прислушивайтесь к своей интуиции.
Она вскакивает.
— Так вот, моя интуиция говорит, что Латимеры не убивали своего сына!
Харди медленно поднимает брови — жест, который умудряется одновременно объединить в себе сарказм, высокомерие и пренебрежение. У Элли кипит внутри. Он так уверен в том, что знает все о человеческой природе. Но Элли знает конкретно этих людей, эту семью. Харди может иметь в своем послужном списке много раскрытых серьезных преступлений, но опыт бывает разный, и Элли считает, что здесь и сейчас ее личный опыт значит больше.
Трейлер номер три знавал и лучшие времена, думает Харди: под облупившейся краской явно проступает ржавчина. В окне одиноко болтается «хранитель снов»[9] — Харди и не знал бы, как называется эта штука, если бы у Дейзи в спальне, собирая на себе всю пыль, не висела такая же. Это жилище некоей Сьюзен Райт, которая присматривает за домиком на скале.