Убийство на пляже
Шрифт:
— Вы пили в ночь смерти Дэнни?
— Я не пью уже четыреста семьдесят три дня. — Он поворачивается к Элли. — Он у вас всегда такой подозрительный?
— Сегодня он превосходит самого себя.
Харди хотелось бы думать, что Миллер принимает сторону подозреваемого, чтобы вселить в того чувство ложной безопасности, однако в душе он сомневается в этом. Вместо этого он сверяется с лежащим перед ним файлом.
— На месте вашей последней работы вы в нетрезвом виде напали на ребенка.
Коутс отвечает покорным тоном человека,
— Я не нападал на него, это была глупая шутка, которая не удалась. Он был вдвое больше меня.
— У вас нет алиби на ночь смерти Дэнни.
— Но зачем мне его убивать? Какую вы можете выдумать причину, чтобы я убил одиннадцатилетнего мальчика?
Харди нет необходимости выдумывать какие-то причины. Сколько убийц — столько и мотивов.
— Вы ведь не откажетесь предоставить нам образец ДНК, верно? — говорит он. — Буду очень вам благодарен, подождите здесь.
Уже выходя, он слышит, как Коутс говорит Миллер:
— Простите меня, но он — козел.
— Я в курсе, — отвечает она.
К удивлению Харди, на этот раз услышанное почему-то больно задевает его.
Когда он надевает латексные перчатки, взлетевшее облачко талька плавно оседает на черную рубашку Коутса. Викарий по его просьбе открывает рот для взятия мазка. Харди умышленно задает свой первый вопрос, еще не вынув ватный тампон из-за его щеки.
— Так что, религия взяла верх над выпивкой? Одно пристрастие заменилось другим?
Дождавшись, когда снова сможет говорить, Коутс пытается сохранять достоинство:
— Вы получаете удовольствие, стараясь вывести меня из себя? Что вы против меня имеете?
— Честно? — уточняет Харди. — Вы беспокоите меня. После всего случившегося вы с такой готовностью появились перед телекамерами, как будто хотели присвоить все это для церкви. Вы крутились вокруг Латимеров, как муха вокруг дерьма. Я каждый раз наблюдаю такое. Жуткий случай, и тут в дело радостно вступает церковь, потому что люди вдруг начинают уделять вам внимание. Тогда как все остальное время года церковь — это просто здание, куда никто особо не ходит.
— У вас нет своего понятия о вере, так? — говорит Коутс. — Я не делал этого насильно. Это люди повернулись ко мне. Причем сразу же. Люди, которые в обычной своей жизни никогда даже не думали о религии. Это они просили меня выступить. Они просили меня выслушать их. Я был им необходим. А знаете почему? Потому что в них был страх, к которому вы обратиться не можете, зазор, который вам нечем закрыть. Потому что все, что у вас есть, — это лишь подозрение и торопливое желание обвинить кого бы то ни было, кто находится под рукой.
Во время этой тирады Харди складывает руки на груди.
— Послушайте, вы можете обвинить меня, можете брать образцы ДНК, можете смаковать и преуменьшать, кем я был в прошлом. Но вам
Он ждет от Харди какой-то реакции с таким видом, будто считает это своего рода дискуссией. Но тот сидит со скрещенными руками и рта не открывает. Он не доставит Коутсу удовлетворения от понимания того, как он потрясен.
Эти слова до конца дня эхом отдаются в его голове. Это неправда, что у него нет своей концепции веры. Он всегда верил в доказательства и порядок процедуры. Но куда податься, если они подводят тебя, как это происходит сейчас? Что произойдет в этом случае?
Был бы Харди другим человеком, он стал бы молиться о чуде.
47
Бэт опередила время прибытия, рассчитанное спутниковым навигатором в машине, на двадцать минут. От объяснения Марка, которое, по идее, должно было успокоить ее, стало только хуже. Бой-френд! Как Хлоя могла завести себе мальчика и не рассказать об этом ей? И как мог Марк, зная об этом, не сообщить ей?
Чувство вины постоянно присутствовало в Бэт с тех пор, как она потеряла Дэнни, но теперь новый источник тех же эмоций просто душит ее. Она была настолько занята своим маленьким мальчиком, что совершенно забыла о своей маленькой девочке. Бэт понимает, почему Хлоя прятала этого Дина от Марка, — ну какая девушка станет рассказывать сверхбдительному и сердитому отцу о том, что она с кем-то встречается? Но от нее? Ей казалось, что они рассказывают друг другу все.
Марк дожидается в машине на подъездной дорожке к дому — мотор работает, пассажирская дверца открыта.
— Он живет на ферме за Бреди-Хилл, — говорит он, когда Бэт пристегивается ремнем безопасности.
— И когда ты собирался мне об этом сказать?
Она до отказа опускает боковое стекло.
— Она хотела все рассказать тебе сама, — говорит Марк.
Он отвел глаза от дороги, чтобы посмотреть на нее, и теперь ему пришлось резко принять влево, чтобы объехать мотоциклиста. Он едет слишком быстро, несмотря на неровности покрытия. Очередную выбоину он преодолевает на скорости, и машину встряхивает. Бэт инстинктивно прикрывает живот рукой.
Они выезжают на узкую извилистую дорогу, с обеих сторон обсаженную высокой живой изгородью. Бэт прикусывает язык, боясь снова отвлечь его.
— Что он из себя представляет, этот Дин? — говорит она, когда дорога становится шире и прямее. — Они в школе познакомились?
Марк кривится.
— Он уже не ходит в школу. Хм, ему семнадцать.
Бэт взрывается.
— Замечательно! Просто замечательно! И ты находишь это нормальным?
— Разумеется, блин, я нахожу это ненормальным! — в ответ рычит Марк, не снижая газа.