Убийство на верхнем этаже
Шрифт:
— Ага! — обронил тут старший инспектор и опытной рукой переключил красноречие миссис Палтус на ее приятельницу.
— Да, так вот, Аделаида, то есть мисс Барнетт, родилась в Ноттингеме. Она была дочерью зеленщика. Да-да, зеленщика. Лучше признать это сразу, — печально констатировала миссис Палтус. — Аделаида не была леди.
Старший инспектор поцокал слегка, выразив таким образом свою снисходительность к этому недостатку мисс Барнетт.
Далее в ходе повествования выяснилось, что покойная мисс не только не была леди, но, попросту говоря, была совсем не леди. История уходила корнями во времена смерти зеленщика Барнетта. Он, видите ли, успел покинуть этот мир в те годы, когда чиновники налоговой службы еще не изводили по наущению правительства души зеленщиков, и потому Барнетт оставил после
— Понятно, — протянул старший инспектор, поглаживая подбородок. — Нам необходимо с ним связаться. Вы, случайно, не знаете, он все еще в Ноттингеме?
— Нет, он совсем не в Ноттингеме, — не стала, медлить с ответом миссис Палтус. — Он — в аду.
— Прошу прощения? — Инспектор был обескуражен.
Миссис Палтус объяснила, что душа мистера Барнетта-младшего хотя и была достаточно низменна, чтобы обидеть беззащитную женщину, но она оказалась для торговли зеленью уж слишком высокого полета. Вскоре после ссоры с сестрой он продал лавку и, насколько известно миссис Палтус, большую часть вырученных денег ухлопал на эксперименты в области цветной фотографии, к которой питал непостижимую страсть. Эксперименты были бесплодны, деньгам пришел конец, мистер Барнетт сдался и умер.
— И, — прозвучал приговор, — так ему и надо!
— Именно, именно, — дипломатично пробормотал старший инспектор. — Значит, мисс Барнетт все-таки поддерживала связь со своим братом?
— Что вы, как можно, после того как он с ней так поступил! Это его дочь, мисс Барнетт, написала Аделаиде, когда он умер. И надо вам сказать, в жизни не видела письма более краткого и холодного! Хотя она, видите ли, знает, что отношения между ее отцом и теткой не поддерживались более двадцати лет, она считает своим долгом уведомить, что ее брат только что скончался и похороны будут иметь место тогда-то и там-то. Дерзкая девчонка! Истинная дочь своего папаши. Разумеется, мисс Барнетт ничего не ответила, а девица больше не возникала.
— Ага! Значит, здравствующие родственники все-таки имеются?
— Аделаида не знала об этом, пока не получила письма. Никогда не слышала о девчонке. Не знала даже, что брат женился.
— Не явствовало ли из письма, что есть еще другие братья или сестры?
— Господи Боже мой, ничего совершенно. Ничего такого в письме не было, а ведь могла бы понимать, что тетке это все ужас как интересно. Ведь бедняжка не знала даже, что у нее есть племянница!
— Итак, — бодро отметил Морсби, — мы по крайней мере знаем теперь, что она — если, конечно, не умерла — ближайшая родственница. Сержант Эффорд, займитесь ею. Найти ее будет нетрудно. Возможно, нам попадется это письмо в вещах покойной.
— Ничего подобного! — фыркнула миссис Палтус. — Аделаида швырнула его в огонь, как только мы его прочитали. Но могу сказать вам, что девицу зовут Стелла, Стелла Барнетт, так она подписалась. И, представьте, она кремировала своего отца в Голдерз-Грин. Ну просто одно к одному!
Морсби поймал взгляд Роджера и снизошел до неофициального вопроса о том, как миссис Палтус относится к кремации.
— Плохо, — с жаром ответствовала она. — Разве это не идет против Священного Писания? «Туда, где червь не умирает» — говорится в Библии. Не представляю, как может червь выжить в крематории. Хорошенькое дело!
— А разве там нет продолжения: «и огнь их не угасает»? — мягко осведомился Роджер. — Мне кажется, это вполне подходит к крематорию.
Миссис Палтус хмыкнула — то ли презрительно, толи защищаясь — и этим завершила богословскую дискуссию. Она всегда поступала так в спорных случаях.
— Ну-ну, — вмешался Морсби. — Мы слегка отвлеклись, вы не находите? Значит, мистер Барнетт был кремирован в Голдерз-Грин? Ну, этого нам вполне достаточно. А как давно это было, мадам?
Миссис Палтус прикинула, что лет пять назад. Более того, она вспомнила, что письмо было отправлено откуда-то из-под Хертвордшира, с окончанием на «вуд». Морсби взял это на заметку и вернулся к разговору о средствах, которыми располагала мисс Барнетт.
И миссис Палтус Опять обнаружила, что она просто кладезь всяких подробностей. По ее словам, мисс Барнетт никогда не изменяла акциям, в которые вложил деньги ее отец, но, поскольку консоли падали все ниже и ниже, ей приходилось быть все более и более осторожной. Именно эта жизненно оправданная осторожность в устах злоязычных сплетников стала именоваться скупостью. Нельзя, конечно, утверждать, что мисс Барнетт жила соответственно своим средствам, но ведь никто так и не живет, если он, конечно, в здравом рассудке.
— Кроме нас, ирландцев, — самокритично добавила миссис Палтус, — но ведь каждый знает, что мы неразумны.
— И как поступала мисс Барнетт со своими сбережениями? — осведомился Морсби, оставив без комментария ирландский нрав.
— Я могу сказать, как она с ними не поступала, — энергично отреагировала миссис Палтус. — Она не доверяла их банкам. Много, много раз я говорила ей: «Аделаида, — скажу ей, бывало, — уж ты поверь мне, что…»
— Так она держала их здесь?
— И вот теперь мои предсказания сбылись! — возопила вдруг миссис Палтус. — И ее убили из-за этих денег! Я знала, я знала, что так и случится! Но никогда, никогда она не слушала, что я ей говорю! Да, она держала их здесь. Как только поступало уведомление о дивидендах, она обращала их в наличные и складывала в сундучок, который стоял под кроватью. Если ей нужны были деньги, она брала их оттуда. За все платила наличными. Иногда, если сундучок наполнялся, она покупала еще консолей или акций индийского займа, всегда только эти ценные бумаги, но это бывало нечасто. Обычно она говорила, что ей нравится смотреть на свои деньги. С ними она чувствовала себя в безопасности. Много, много раз помогала я ей пересчитывать деньги из сундучка, хотя она всегда наперед знала точную сумму, до шиллинга. Редкая голова была у нее на цифры, у бедняжки. Да, так под кроватью всегда и стоял сундучок. А теперь, я думаю, его и след простыл?
— Да нет, он еще там. Только пустой.
Роджер поднял брови. О сундучке он услышал впервые. Он даже не знал, что полиция уже искала деньги, спрятанные в квартире.
— Сколько, по-вашему, там могло быть, миссис Палтус?
— Погодите. — Она задумалась. — В последний раз мы пересчитывали их с месяц назад. Насколько я помню, тогда их было около шестисот фунтов. Почти все в фунтовых и десятишиллинговых банкнотах.
Морсби присвистнул:
— Ну, сержант, ваша правда: в мотиве нет никаких сомнений. Этого хватит, чтобы совратить любого из наших клиентов. Я только не пойму, почему у нее никто не побывал раньше.
Он задал миссис Палтус еще несколько вопросов, в основном по поводу беспокойства, доставленного соседям в прошлую ночь, но миссис Палтус решительно заявила, что не слышала ничего необычного. Она даже не заметила веревки, болтавшейся из окна мисс Барнетт, пока миссис Бойд не обратила на это ее внимание. И так уж сложилось, что как раз сегодня утром она к подруге не заходила. Мы, видите ли, при всей нашей взаимной симпатии умели держать дистанцию и друг другу не надоедали. И поскольку миссис Палтус не выходила утром из дому, то она и не заметила, что мисс Барнетт не забрала свое молоко. Когда же, приблизительно около часа дня, к ней поднялась миссис Бойд, чтобы о чем-то там посоветоваться, и, решительно постучав в дверь, не получила ответа, она-то именно и потребовала вызвать полицию. Как человек, совершивший поступок и глубоко убежденный, что поступил правильно, но при этом жаждущий, чтобы и другие это признали, миссис Палтус сделала из этого целую историю.