Убийство по-китайски
Шрифт:
– Денис Львович, вскрытие! – всплеснул руками Выжлов. – На основании каких-то догадок – такой скандал.
– Скандал правосудию не помеха, сударь. Что же делать, коли так складывается. Только вы вскрытие делайте не в одиночку. Я приглашу Липгарта, – дядя назвал одного из самых уважаемых частных врачей нашей губернии.
Борис радостно согласился. Вообще, если можно так сказать, Самулович любил делать вскрытия. Много часов проводил он в мертвецких и на бойнях. Вся эта жуткая на вкус любого обывателя процедура казалась ему невероятно увлекательным и познавательным занятием. Несколько раз в компании он пытался рассказывать о своих опытах: как однажды труп, с которым он упражнялся, разморозился, рука, до того поднятая, упала и дала Борису оплеуху, и все в таком роде, чем до крайности всех удивлял, если не сказать больше. Но, еще раз повторю, сам Борис вскрытия любил, а уж перспектива провести его с коллегой и вовсе привела его в прекрасное настроение. Чего нельзя было сказать о нас. Мы вышли из здания подавленные, оставив Бориса дожидаться полиции. Экипаж Дениса Львовича уже стоял у крыльца. На улице, несмотря на позднее время, собрались зеваки, отчего все происходящее приобретало дополнительный скандальный оттенок. Я сел с дядей в его карету, опустил шторы, кучер причмокнул, и мы покатили прочь от театра.
9
На следующий день прямо со службы я был вызван к губернатору. На улице было холодно. Я ехал в присланной за мной казенной коляске, тщетно пытаясь закрыться от мелкого дождя, что сыпал и сыпал с неба. На главной, Дворянской улице, мы встали. Кучер мой спрыгнул с облучка. Какая-то телега перегородила дорогу, и образовался приличный затор. Как у нас водится, все кричали, ругались. Я прикрыл глаза. Багровый сумрак растекся под веками и мгновенно вывел из памяти картину безжизненной руки Трушникова с крупным рубином на среднем пальце. Я вздрогнул, запахнул шинель. «Я виноват…» – снова рефреном зазвучало у меня в голове. Слова эти сливались со скрипом колес снова тронувшегося экипажа, проступали в уличном шуме, отдавались эхом моих шагов по мостовой у особняка губернатора, их читал я в глазах открывшего мне дверь швейцара. Я взбежал по ступеням, вошел в неожиданно пустую приемную, сильно потер виски, пытаясь прийти в себя, и потянул дверь.
В кабинете было сумрачно. Шторы задернуты. Несколько свечей в большом медном канделябре освещали дальний конец большого полированного стола. Там, под портретом государя-императора, сидел дядя. Против него немного сбоку помещался Выжлов. Он был спокоен и имел на лице то выражение уважительного ожидания, которое и положено иметь в кабинете начальника. По всей вероятности, он сделал выводы из вчерашнего и сейчас принял вид подчеркнуто официальный. Дядя сидел очень прямо, но был задумчив. Остальные места за длинным, в виде буквы Т столом были пусты, но отодвинутые стулья говорили о том, что еще недавно за ним сидели посетители. Я поклонился и был приглашен сесть. Повисла пауза. Дядя все так же рассматривал нас, а мы сидели, делая вид, что погружены в свои мысли.
– Аркадий Павлович, – наконец прервал молчание губернатор, – я решил пригласить тебя, поскольку считаю, что ты сможешь помочь. Видишь ли, ты с финансами хорошо знаком, кроме того, мой племянник, – дядя повысил голос, давая понять, что в данном случае это не проявление непотизма, а некий рациональный аргумент. – Василий Кириллович, царствие небесное, вел торговлю широко. Вполне вероятно, что корень придется искать в учетных книгах, тут тебе и карты в руки. Вот… Возможно, дело в денежных делах… хотя сейчас основной является другая версия. Петр Николаевич, прошу коротко ввести Аркадия Павловича в курс и поделиться вашими соображениями еще раз. – Он со значением глянул на меня, как бы подавая какой-то сигнал.
Выжлов открыл папку. Согласно отчету вскрытия (который был нам преподнесен как отчет Липгарта, без упоминания имени Бориса) смерть Трушникова была насильственной. Злоумышленник ввел в основание черепа жертвы тонкую стальную иглу длиной около трех дюймов, толстый конец иглы был обломан. Содержимое желудка, пробы волос взяты на анализ.
Я был настолько ошарашен, что, вероятно, вскрикнул. Выжлов пригладил руками виски и скорбно покачал головой.
– Да, уважаемые господа, жестокое и странное убийство. Кошмар.
– Позвольте, но как можно вогнать иглу в голову человека так, чтобы тот не сопротивлялся? Я понимаю, отравить, застрелить, но это?
– И тут я разделяю ваши чувства, – немного снисходительно улыбнулся Выжлов, – мне самому не давал покоя именно этот вопрос, пока не стала абсолютно ясна фигура преступника. Анализ corpus deliciti [8] приводит нас, если позволите, к qui protest. Кто способен! – Он выдержал паузу и уже другим, быстрым и деловым тоном окончил: – К сожалению, дело получает дополнительную печальную окраску, поскольку главным подозреваемым оказывается тот, чья профессия должна быть сопряжена с высочайшей гуманностью. Я говорю о докторе Самуловиче.
8
Состав преступления (лат).
Помню, меня как обухом ударили, я что-то возражал, всплескивал руками. Впрочем, речи мои были, вероятно, очень сумбурны, поскольку дядя морщился, а Выжлов в ответ только понимающе качал головой и заявлял что-то в том роде, что и сам бы не хотел верить в виновность доктора, но факты есть факты и они говорят обратное. Что у него имеется ряд соображений, подтверждающих – увы – эту ужасную теорию. И что, во-первых, всем известно о недавнем, неприятном и крайне оскорбительном конфликте Бориса Михайловича с Трушниковым, коему я был случайным свидетелем. Во-вторых, после банкета Самулович спускался вниз и брал зачем-то на продолжительное время свой докторский саквояж, который сдавал вместе с платьем в гардероб. И наконец, по его теории, друг мой, прикрываясь своим докторским статусом, вошел в ложу и, вероятно, предложил Трушникову успокоительное либо что-либо подобное. После чего ввел ему слишком большую дозу лекарства и расправился с уже потерявшей сознание либо обездвиженной жертвой.
– Сам способ убийства говорит нам о том, что преступник хорошо знает анатомию, а также имеет доступ к каким-либо медицинским препаратам, n’est-ce pas [9] ? Конечно, с одной стороны странно, как это Трушников после ссоры доверился Самуловичу. С другой стороны, тот скандал на банкете, вероятно, крайне сильно отразился на его самочувствии. А в тяжелом состоянии хватаешься и за соломинку… Я знаю, что вы вроде бы знакомы с Самуловичем, – сказал он, снова меняя тон и понимающе покачивая головой. – Всегда тяжело предположить такое про человека, которого лично знаешь. Однако что вы действительно о нем знаете? Вот вопрос. Мы все видели только внешние attributs, а по сути доктор – человек в городе новый. Ни с кем не сошедшийся. И, позвольте, entre nous [10] заметить – вовсе не нашего круга. Более того, он имеет l’origine douteuse [11] . А как известно, яблочко от яблони…
9
Не так ли (фр.).
10
Между нами (фр.).
11
Сомнительное происхождение (фр.).
– При чем тут это? – глухо спросил я, абсолютно убитый всем происходящим.
– Как же при чем, дорогой мой Аркадий Павлович?! Не будете же вы отрицать, что среда влияет на формирование личности? Что в человеке благородного происхождения больше порывов духовного свойства, чем, скажем, в простолюдине, с детства живущем terre a terre [12] . А что представляет собой наш доктор в этом отношении?
– Что же он представляет? – подал голос дядя.
И выяснилось, что представляет собой Борис не доктора и не бывшего киевского студента, а выкреста. Что, возможно, и звать-то его вовсе не Борис Михайлович, а Барух Мойшевич. Что отец его хотя и крестился, за что был отлучен от семьи, однако, вероятно, связи с соплеменниками не терял, и если уж спросить Выжлова, то выкресты еще и опаснее жидов.
12
Приземленно, буквально «на земле» (фр.).
– Вот так, Аркадий Павлович, – как-то весело резюмировал дядя. – «Под маскою овцы скрывался хитрый лев».
Я совершенно не понимал его настроения и только видел, что он страшно оживлен, как бывал оживлен часто в картах, когда вел рисковую игру. Я счел за благо промолчать, поскольку знал, что плохо высказанный аргумент – мертвый аргумент, а мне требовалось время, чтобы подготовиться к схватке. Денис Львович поднялся.
– Что ж, господа, на сегодня все. Спасибо. Пора и пообедать, как говорится. Аркадий Павлович, ты ведь сегодня с нами обедаешь. Не забыл?