Убийство по-китайски

Попандопуло Анастасия

– Mon papa, как вы выдели, человек непростой. Он почему-то невзлюбил Илью, поэтому окажите любезность. Мне очень нужно. Только так, знаете, тайно.

Я с удивлением поднял глаза.

– Да, все несколько странно, но вы поймите. Я обещал билет от papa. Сейчас, если все выйдет наружу, будет совершенно ненужный скандал. Зачем посвящать князя в наши семейные дела? Родитель мой – вы сами видели – человек настроения и может быть грубым и необъективным, а я обещал…

– Ладно, хорошо. – Я тряхнул головой. – Только и мне тогда окажите любезность. Вот у меня есть письмо для Василия Кирилловича. Это письмо адресовано мне, но я имею все основания думать, что оно может его заинтересовать. Прошу вас выбрать минутку и передать его лично в руки.

Мы попрощались, и я вышел вслед за Борисом. Мы подошли к его коляске, сели, кучер тронул

лошадей. Только когда мы отъехали на приличное расстояние. Борис оставил в покое стекла, повернулся ко мне и тихо, но очень внятно произнес:

– Он бил свою жену.

Я покрутил головой.

– Бил, Аркаша. Бил. Я тебе как врач говорю. У нее на руках следы, хотя она их рукавами прикрыла, и на голове под волосами гематома. Головная боль, полагаю, как раз следствие удара. Сперва Ольга Михайловна пыталась меня уверить, что удара вообще не было, потом, что она неловко споткнулась, но потом я увидел руки. Понимаешь, я не сдержался, наговорил этому Трушникову дерзостей. Хотя, конечно, как врач я должен был прежде всего думать о благе пациента.

– Так ты и думал. Боже мой, какая дикость. Ведь он дворянин.

– Дворянин, куда уж лучше! Ты сам-то как? Прости, что втянул тебя.

– Я нормально. Даже письмо передал, через Александра Васильевича. По-моему, фанфарон изрядный, но все-таки сын.

– Письмо… Ай, как нехорошо. Лучше бы в руки.

– Борис, ты видел этого Трушникова. Какие руки? Мне вообще об этом деле больше хлопотать не хочется после всего. Ты еще историю этой семейки не знаешь. Послушал бы ты Галину Григорьевну – любо-дорого, такие душевные люди.

– А все ж люди, Аркаша. Люди… Про письмо: тут, кстати, знаешь еще какая загадка? Я вот ночью подумал, как тебе его подкинули?

– То есть?

Борис оживился, развернулся ко мне.

– То есть как это было сделано на практике. Вот чисто с точки зрения процесса. Дома? Исключаем. Дома у тебя бываю только я. Есть, конечно, вариант, что хозяйка или служанка ваша?

– Нет-нет, вряд ли. Я как папку принес из присутствия, так с ней и работал.

– Так. Допустим. Тогда остается палата. Ты ведь больше с папкой никуда не заходил? В трактир или в собрание?

– Нет, что ты, какие трактиры?

– Значит, подложили в Контрольной палате. Но кто? Как? А главное зачем?

– Может… посетитель. Хотя постой. Я документы в папку собирал сам вечером перед Пасхой. Письма не было. Потом мы все ушли по домам. Папку я забыл на столе. На следующий день утром у нас была праздничная служба. Присутствовали все, плюс семьи, плюс гости. Но посетители записаны у швейцара.

– Я смотрел уже список, – покивал Самулович. – А что ты удивляешься? Я у вашего швейцара жену лечил, он и дозволил, хоть и не очень охотно. Знаешь, мой друг, лестно ведь почувствовать себя хоть иногда этаким Дюпеном.

Я улыбнулся.

– Что ж, тогда продолжай, Огюст.

– Спасибо. Так вот, народу у вас перебывало немало, но на второй этаж, туда, где помещается твой стол, поднималась только, что называется, чистая публика. Признай, что на такой бумаге ни отец Владимир, ни столоначальники с женами, ни члены комитетов писать не будут.

– Да, ты прав. Загадка. Может, ночью кто проник…

– Все может быть. А сейчас давай, Аркадий Павлович, кутнем. Что-то так на душе мерзко.

5

Дом губернатора стоял, как и положено, на главной улице, почти против собора. Красивый особняк в классическом стиле с колоннами и круглой ротондой над входом был помещен за узорную кованую ограду. Два крыла симметрично окаймляли двор. Я в ту пору не часто бывал у дяди. Как сейчас понимаю, виной были моя лень и гордыня. Нет, сам себе я объяснял свои редкие визиты весьма возвышенно – нежеланием навязываться влиятельному родственнику. Но по прошествии времени все перед нами предстает без ложных покровов, и стыд ест мою душу при воспоминании, какой тайной радостью освещалось всегда несколько угрюмое лицо моего дяди, когда входил я в его небольшой кабинет.

Денис Львович Сомов доводился моей матери двоюродным братом, но в детстве были они чрезвычайно близки, так как оба воспитывались в петербургском доме моей бабушки. В семнадцать лет Денис Львович с блеском окончил Второй кадетский корпус и получил распределение сначала на Кавказ, а после в Казахстан, где под командованием генерала Вишневского подавил крупное

восстание. Затем участвовал в обороне Севастополя, где был тяжело ранен, после чего вышел в отставку и уехал в свое поместье, что располагалось как раз в Т-й губернии. И вот тут началась его вторая – гражданская жизнь. Несмотря на тяжелое и весьма понятное тягостное разочарование, которое, уверен, несут в себе все участники Крымской кампании, дядя не впал в уныние, но решил действовать. В самые короткие сроки он навел буквально армейский порядок в своем имении, весьма разболтанном тогда небрежением управляющих, после чего окунулся в общественную деятельность. Его ум, а также твердость и последовательность в отстаивании своих взглядов быстро привела его к успеху в аморфном и беспечном губернском социуме. Уже через пять лет он стал кандидатом на должность уездного предводителя дворянства, затем судьей Т-го совместного суда, а в шестидесятых смог так ярко и созвучно эпохе проявить свои способности в разных губернских комитетах, что обратил на себя самое высокое внимание. Далее последовали чины, участие в различных земских и губернских комиссиях, как по крестьянским, так и по судебным делам. И наконец, в 1875-м или 1876-м Денис Львович был назначен губернатором. При этом положение его было столь крепко и связи столь весомы, что он оказался практически недосягаем для различных интриг и смог сохранить свое место и при новом государе-императоре, что мало кому удалось. Надо добавить, что так как ничего в нашем бренном мире не бывает без изъяна, то и дядина жизнь, успешная во внешних проявлениях, была глубоко несчастливой внутри. Первая его жена, кстати близкая подруга моей матери, умерла родами вместе с ребенком еще в период его молодости. Второй раз он женился поздно, на молодой девушке – дочери полковника Ю-го, с которым он короткое время вместе служил. К сожалению, брак окончился крупным скандалом – известие о бегстве жены с молодым польским дворянином Денис Львович получил в Крыму в госпитале. Впоследствии супруга столь же скандально пыталась вернуться, однако к тому моменту дядя смог нажать на нужные рычаги и устроить свою и ее жизнь так, чтобы их линии не пересекались. Все это наложило, разумеется, свой отпечаток на его характер, однако не озлобило, а только поселило тяжелую, горькую грусть в темных глазах дяди. Большую часть дня он работал. Дядя был из той редкой породы управленцев, что умеют безошибочно выбрать главное и в этом главном дойти до сути. Кроме того, он вел обширную переписку по целому ряду вопросов. Мне было с ним интересно, и хотя он знал математику и бухгалтерию значительно хуже меня, однако ж, обсуждая с ним вопросы из этих сфер, я не раз поражался быстроте и точности его суждений, основанных пусть не на науке, но на прочном и глубоко осмысленном жизненном опыте.

В тот вечер, как, впрочем, и всегда, я застал его в кабинете. Он был один, пил чай, однако по висевшему на спинке кресла мундиру было понятно, что еще не так давно он принимал посетителей. Мне дядя обрадовался.

– Итак, mon cher neveu, [5] что тебя привело ко мне? Что-то случилось?

Мне стало неловко от прямого намека на мои редкие и по большей части корыстные визиты, я смешался, но довольно быстро взял себя в руки и максимально сжато рассказал Денису Львовичу историю с письмом. Он выслушал в полном молчании, как слушал любые доклады.

5

Мой дорогой племянник (фр.).

– Вчера я передал письмо сыну Трушникова с надеждой, что он известит отца, – закончил я рассказ.

– Что ж, врагов у Василия Кирилловича немало. – Дядя потер лоб. – Все может быть. Что касается письма, то, на мой взгляд, все ты сделал правильно. Я со своей стороны распоряжусь приглядывать за происходящим попристальнее. Это все?

– Нет. У меня есть еще личная просьба. Мне нужны два дополнительных приглашения на открытие театра.

– Я так понимаю, речь не о дамах?

– Нет, – смутился я. – Одно приглашение я бы хотел передать моему другу Борису Михайловичу Самуловичу. Видишь ли, мы разработали с ним проект по улучшению жизни городских низов. Прежде всего речь идет о горячем бесплатном питании детей. Вот в этой папке расчеты, смета. Мы бы хотели организовать подписку. На приеме можно сделать нужные шаги.