Убийство по-китайски
Шрифт:
– Все совсем не так, дядя. Мы же говорили…
– Что «дядя»?! Что «дядя», mon cher [43] ? Долго я должен терпеть ваши выходки? Боже мой, да видела бы тебя твоя мать или Евдокия Семеновна! Ведь я ей у ее смертного одра поклялся за тобой приглядывать! Знал бы я, чем это обернется! Как вы могли такое устроить?
– Денис Львович, там такие обстоятельства…
– Ах, уважаемый доктор. Вот на ваше благоразумие я надеялся. И на старуху бывает проруха. Сошлись огонь да хворост. Да молчите уж. Что вы мне, снова про вашего Антипку расскажете? Про то, как пожар начался «ну совершенно без вас»? Про ход подземный? Слышал уж, Борис Михайлович. Благодарствую. А только спрошу еще раз, может глуховат стал, ответы ваши не расслышал. Где мальчик-то ваш? А? Пропал. Предположим. А что вы скажете, если я вам заявлю, что ход-то из архива к реке еще год назад гвоздями заколотили? А? И наконец, давайте возразите мне, что вы не пили в ту ночь, как последние кучера. Кто пел Gaudeamus [44] в полночь? А потом эти крики «я – новый Парацельс, Гиппократ, Асклепий»?
43
Мой дорогой (фр.).
44
Гимн университета.
Борис вспыхнул и закрыл лицо пухлой ладонью.
– Да-да, Борис Михайлович. Так и было. Из чего я заключаю точно, что пьяны вы были до последнего края и мой дорогой племянник наверняка от вас не отстал. Дальше мыслю так. Аркадий, чтобы показать, какой он, в свою очередь, великий математик и финансист, повел вас в архив. Там вы еще выпили, оставили свечу и пошли куролесить. Каким-то образом наткнулись на люк, вскрыли его. А тут и пожар начался. Хорошо еще у вас совести хватило тревогу поднять и потом в обитель вернуться, ожоги лечить. Ох, господа. Просто казни египетские на меня, несчастного. А знаю почему. Вознесся в мыслях. Конечно, куда как хорошо губернию устроил, и сам продвинулся, и уважение, и порядок. Вот тебе, прав народ: «чем зазнаешься, на том сломаешься». И ведь как все одно к одному, и Трушников, и чертов князь со своей бандой: в полку самоубийство – раз, растрата в банке – два (да-да, господа, и до этого дошло), а ему что. Уедет к тетке, отсидится, и опять в город. Завтра вот прибудет. Как ворон над трупом кружит! Это ладно, враг внешний. Но вы! От вас такие неприятности. Послал дураков. Расслабился. Думал, тут – дело верное: дети, благотворительность, монастырь. Что может пойти не так?
Он махнул рукой и опустился в кресло. Его камердинер бросился к нему и подложил под спину подушку.
– Кузьма, – обернулся к нему дядя, – вели чай подавать. И… коньяк мой неси. И мне полезно, и им сейчас на пользу пойдет.
– Денис Львович, – обратился к нему Борис, – простите нас, пожалуйста. Только не за поджог. Тут я чем хотите поклясться могу, что не наша это вина. Не ходили мы на первый этаж в ту ночь. А только, конечно, сраму вам от нас и хлопот много. Я понимаю.
– Понимаете? И то хлеб, – махнул дядя. – Только делать-то что со всем этим, ума не приложу. И хуже, и хуже все становится. Как под гору лечу.
– У каждой монеты две стороны. И худа без добра не бывает.
– И в чем добро изволите видеть?
– Да вот, мысль одна пришла, пока мы по подземному ходу бежали. Понимаете, там в одном месте грунтовые воды себе дорогу промыли, так что мы полдороги, считайте, по колено в воде шли. Я тогда и понял все, про Варвару Тихоновну.
– Ну-ну.
– Вот предположите, что ее еще живую кинули, скажем, в подземный какой-то колодец, что ли, и она там утонула. Гематома – след от удара в падении. Вода в таком резервуаре отличается от речной – поэтому и известь в легких. Так? Идем дальше. Помните, три дня ливень был, что аж река разлилась и паром не ходил. Труп как раз после ливня нашли. А что если в том подземном колодце вода тоже прибыла да и понесла труп по подземному руслу или штреку прямо к реке? Вот вам и царапины об камень, если ход сужался где-то, вот вам и время обнаружения.
Я чуть не вскрикнул, до того точными показались мне эти соображения. Дядя же молчал, обдумывая слова Бориса и поглаживая бакенбарды.
– Хм, это интересная и, возможно, верная теория. Только она ничего нам не дает.
– Как же не дает? – не утерпел я.
– А так. Где искать тот колодец? Холмы под нами, как сыр швейцарский! Тут где ни копни, либо шахта, либо пустота. И ведь ни карт, ни планов, ничего нет. Отец Ольги Михайловны вон пытался какие-то исследования вести, так умом двинулся.
– Столбов был отцом Трушниковой?
– Да что вы, в самом деле, господа! – снова вспыхнул Денис Львович. – Сколько времени расследование ведете, а самых простых сведений не собрали? Хороши сыщики. Конечно, Ольга Михайловна – его дочь. Столбовы – фамилия из лучших. Эх, будь у Ольги Михайловны хоть малейшее приданое, могла бы хорошо собой распорядиться. Уж за старика бы не вышла. Но где взять, когда нету.
– Где взять, когда нету… где взять… – повторил Борис.
Внезапно он пришел в большое возбуждение. Стал тереть виски, что-то бормотать. Вскочил на ноги. Принялся ходить взад-вперед по комнате. Я хотел было обратиться к нему с вопросом, но дядя жестом велел мне молчать. Шаги Самуловича замедлились, наконец он вовсе остановился, повернулся к нам и, словно только осознав всю сцену, сконфузился.
– Что, Борис Михайлович, мысль пришла? – подбодрил его дядя.
Борис благодарно глянул на него.
– Вы знаете, я могу ошибаться, но вот сейчас, мне кажется, я ухватил все нитки. В этом-то и дело, что невозможно взять, когда нет, понимаете? Из сухой тряпки воду не выжмешь.
Видя наше недоумение, он пояснил:
– Долги. А я-то думал, с чего князь вслед за Александром Васильевичем в наш город пожаловал. А ведь все на поверхности!
33
Пролетка подкатила к воротам Трушниковых и остановилась. Борис неловко спрыгнул с подножки экипажа. Я замешкался, расплачиваясь.
– Смотри-ка, – протянул Самулович, – а там неладно.
Действительно, через двор пробежала растрепанная служанка. Дворник, покинув свой обычный пост, мялся около входа в дом. Неожиданно дверь хлопнула. На ступеньках появился Оленев. Пальто его было распахнуто. Он похлопал себя по карманам, достал портсигар и не торопясь, со вкусом закурил. Отпущенный нами извозчик развернулся в тупике у обрыва и ехал обратно по улице. Князь вышел за ворота, махнул рукой, останавливая экипаж, запрыгнул внутрь, громко хлопнул дверью и велел везти в «Эксельсиор» (он там квартировал).
Борис чертыхнулся и потянул меня за руку. Мы торопливо пересекли улицу. Во дворе Самулович на мгновение притормозил, как бы думая, куда идти: к флигелю или центральному входу, – а потом решительно избрал второй вариант. Мы уже подошли к ступеням, как вдруг тяжелая входная дверь снова распахнулась. Ольга Михайловна в домашнем платье почти упала ко мне на руки.
– О господа, какое счастье! – всхлипнула она и судорожно вцепилась в мой рукав. – Пойдемте! Пойдемте скорее. Это Господь вас привел. Я уж хотела за квартальным бежать.
Она почти в беспамятстве тащила нас внутрь.
– Пойдемте же!
Мы вбежали в дом. У парадной лестницы жались приживалы. Какая-то баба тихо выла, истово крестясь. Сверху доносились крики, удары.
– Они там, господа. Наверху, – причитала Ольга Михайловна, пока мы поднимались по лестнице. – Дмитрий приехал утром кое-что обсудить. Мы сидели, говорили, а тут, как на грех, князь явился. Эти страшные долги! Саша проигрался, и князь больше не хочет ждать. Саша стал требовать, чтобы Дмитрий покрыл долг. Боже мой, что делать?