Убийство по-министерски

Казанцев Кирилл

Такая крестьянская скупость поражала Виктора Иннокентьевича, который отлично знал, что в других вопросах жена транжирит куда большие суммы, чем те, что могли быть потрачены на приобретение специальной тары для рассады. Тамара Петровна не скупилась на всякие вкусности для себя, на новую одежду, золотые украшения, какие-то вазочки, статуэтки и прочую дребедень. Виктор Иннокентьевич как-то в разгар пресловутого экономического кризиса, когда почти совсем прекратилось выделение средств из бюджета на их больницу, попросил супругу быть аккуратнее с расходами и даже составить смету на месяц, внеся в нее лишь самое необходимое. Раньше он никогда не требовал ничего подобного, и Тамара Петровна была очень недовольна новой просьбой. Однако

спустя два дня представила ему с поджатыми губами список. Виктор Иннокентьевич просмотрел его и оторопел. Жизненно необходимых приобретений набегало на сто тысяч рублей! Причем больше половины того, что жена внесла в него, можно было просто не покупать. Однако когда он сделал ей замечание по этому поводу, Тамара Петровна стала гранитной стеной, обвинила его в жадности и мелочности, и Виктор Иннокентьевич по своему обыкновению махнул рукой.

Так что домработницы сменялись по самым разным поводам. Поводы, как считал Виктор Иннокентьевич, были надуманными, но отменить железное решение Тамары Петровны был никто не в силах. Да он и не старался особо — пусть ее тешится, лишь бы его не трогала. В глубине души у него была мысль, что Тамара Петровна таким образом избавляется от потенциальной соперницы. При этом Виктору Иннокентьевичу казалось, что ей глубоко безразличен сам факт — позволяет Виктор Иннокентьевич себе что-то с этими девицами или нет. Тамару Петровну волновало лишь то, чтобы эти связи — если возникнут — не несли угрозы ее супружескому положению и не подрывали семейный бюджет. А остальное — дело житейское.

Виктор Иннокентьевич, правда, никогда ничего подобного себе не позволял. Путаться с домработницами он считал пошлым. А свои сексуальные потребности удовлетворял по-другому. Во-первых, частые выезды в санатории и дома отдыха, а также просто на природу в рамках корпоратива для человека его уровня сами по себе предполагали наличие девушек. Но это были единичные связи, а помимо них был у Виктора Иннокентьевича многолетний роман. Точнее, романом это назвать было сложно, скорее это были просто близкие отношения, но отношения прочные и стабильные. Хотя не совсем равноценные…

Заведующая хирургическим отделением Пятой Городской больницы Маргарита Старыгина была его любовницей уже больше десяти лет — практически с того самого момента, как пришла работать в больницу рядовым врачом. Для всех она была Маргаритой Федоровной — холодноватой, неприступной и даже жесткой. А для него она была Риткой. Правда, так называть ее он мог позволить себе только наедине…

Виктор Иннокентьевич не признавался даже самому себе, что Ритка для него была куда более значима, чем он для нее. Высокая, достаточно стройная, несмотря на сорок с небольшим, она всегда была уверенной в себе и даже властной женщиной. Но это не была властность Тамары, распространявшаяся только на быт и хозяйство. Ритка властвовала в постели. Там она крутила Виктором Иннокентьевичем как хотела, отлично чувствуя, что ему это нравится. Возможно, комплексы и статус подкаблучника, с которым он жил, были подсознательно перенесены им и в сексуальную сферу, но Виктор Иннокентьевич постоянно отмечал, что обожает подчиняться Риткиным приказам, любит доставлять ей удовольствие больше, чем она ему, и сам от этого приходит в экстаз. Ритка и в постели была резкой, даже насмешливой, но при этом горячо любящей сам процесс.

Виктор Иннокентьевич очень ценил эти отношения. По сути, Ритка была единственной отдушиной в его вполне внешне благополучной и даже комфортной, но, в общем, несчастливой жизни. Ценила их и Ритка. Правда, мерило оценки у нее было совершенно иное. Ритка, так же, как и Виктор Иннокентьевич, не была свободной. Она была замужем. И никто из них не собирался что-либо менять в своей семейной жизни. Правда, если у Виктора Иннокентьевича хотя бы на уровне иллюзий возникали иногда подобные мысли, то уж Ритку-то все устраивало самым лучшим образом.

Ее муж, Павел Васильевич

Старыгин, работал в той же Пятой Городской больнице. Это был долговязый, несколько хмурый человек с аккуратно подстриженной бородкой, довольно замкнутый, всегда одинаково ровный со всеми. И при этом производивший впечатление человека трагической судьбы. Павел Васильевич когда-то учился вместе с Риткой на одном курсе медицинского института, однако женившись на своей сокурснице, вынужден был оставить учебу и заниматься банальным обеспечением семьи. Во многом это было инспирировано самой Риткой, очень требовательно относящейся к материальному уровню. Однако Ритка же за недостаток образования потом нещадно гнобила мужа, порой не стесняясь делать этого прилюдно, чтобы уколоть больнее, — она вообще была склонна к злым, циничным высказываниям. При этом та же Ритка готова была горло перегрызть каждому, кто осмелился бы бросить камень в ее мужа или намекнуть, что тот на фоне своей успешной супруги выглядит полным неудачником.

Ритка по-своему любила мужа, к этому выводу Виктор Иннокентьевич пришел давно. Да она и сама как-то откровенно призналась ему в этом, хотя вообще-то была не склонна раскрывать душу перед кем бы то ни было. Любовь эта была своеобразной, нетипичной, странноватой. Ее можно было сравнить с любовью матери к непутевому ребенку — непутевому, но родному. Ритка всячески заботилась о муже — так, как считала нужным. Когда у Павла на фоне комплекса неполноценности начались проблемы с алкоголем, Ритка решительно пришла к Виктору Иннокентьевичу и потребовала, чтобы тот пристроил Павла Васильевича в больницу. Тот поначалу возразил:

— Кем же я его возьму? Врачом не могу, он только три курса закончил. Не сторожем же мне его пристраивать?

— Ничего, — уверенно заявила Ритка. — Он до института закончил медучилище, факультет фармакологии. Пусть лекарствами заведует.

И Павел Васильевич получил весьма престижную должность главного заведующего лекарственным складом Пятой Городской больницы. Должность эту он принял как нечто само собой разумеющееся и никогда не то чтобы не заискивал перед Новожиловым, благодаря которому и попал на нее, а даже не выказывал элементарной благодарности. И это крайне возмущало Виктора Иннокентьевича, хотя он и не признавался, что в нем говорит обычная ревность…

Павел Васильевич, проходя мимо Новожилова, никогда не улыбался и не пытался пожать ему руку, в отличие от других врачей-мужчин. Он лишь молча, сухо кивал ему в знак приветствия и в ответ получал снисходительный, покровительственный кивок. Потом как-то мрачно усмехался и проходил мимо, что-то бормоча себе под нос. Виктор Иннокентьевич бесился, стараясь не выдавать своих чувств, хотя внутри у него все кипело, однако ему это плохо удавалось.

«Знает он о нас с Риткой? Знает или нет?» — неоднократно думал Виктор Иннокентьевич, наблюдая из окна своего кабинета, как длинная, сутулая фигура завскладом движется через больничный двор.

Он даже решился как-то задать такой вопрос Ритке.

«Не забивай голову, — был ответ. — Моя семья — мои проблемы!»

Однако в последней фразе Виктор Иннокентьевич ощущал откровенное лукавство. Семейные проблемы Ритка очень грамотно вешала на него. Устраивала все так, что Виктор Иннокентьевич сам брался за их решение. Заведующей хирургическим отделением с хорошим увеличением оклада Ритка стала благодаря опять же его протекции. Ради этого пришлось даже сместить с этой должности Станислава Михайловича Миющенко — грамотного, хорошего хирурга. Однако дабы не обижать его, Новожилов специально ради Миющенко ввел несуществующую должность — старший хирург. Миющенко, узнав об этом, только усмехнулся и бросил: «Весьма благодарен, Виктор Иннокентьевич!» Но при этом посмотрел так, что у Новожилова потом еще долго кошки скребли на душе, и он наказал Ритке не наглеть и не обижать Станислава Михайловича в плане выгодной работы. Ритка обещала и старалась обещание держать.