Убийство по подсказке (сборник)
Шрифт:
Чей-то голос, раздавшийся за окном, прервал их беседу
– Не считаешь ли ты, Ванда, что ведешь себя несколько нескромно?
За их спиной, в овале окна, стоял Леонард Мартин. Увидев его, Базиль мысленно сразу же задал себе вопрос, сколько времени он стоял в своем укрытии и как много он слышал из их беседы с Вандой. Внешне в нем не было заметно каких-то явных признаков расстройства из-за вчерашней катастрофы.
Базиль предпринял попытку приободрить его и успокоить.
– Мисс Морли ничего не сказала мне такого, о чем я бы уже сам не догадывался еще вчера вечером. Я с самого начала подозревал, что вы побывали в тюрьме. Я рад, что это было лишь дорожное происшествие. Я сильно опасался, что вас отправили за решетку из-за умышленного убийства.
Леонард тупо уставился на Базиля, явно ничего не понимая.
– Откуда
Ванда ехидно рассмеялась.
– Послушай, Леонард, если у тебя есть какие-то тайны, то тебе лучше сразу с ними расстаться. Доктор Уиллинг – настоящий провидец!
– Правда? – спросил Леонард, окидывая взглядом фигуру Базиля.
– Совсем нет. Любой новичок в нашем деле признает в вас человека, побывавшего в камере. Вероятно, в данный момент инспектор Фойл пытается отыскать ваше досье, хотя приведенное вами вымышленное имя несколько усложнит его работу. Вчера вечером, когда вы ходили взад-вперед по артистической Роднея, вы делали ровно пять шагов в одну сторону, затем останавливались, поворачивались и делали еще пять обратно. Для человека вашего роста вы могли покрыть расстояние около 3,6 метра. Но в центре этой комнаты оставалось еще некоторое пространство до стены. Ничто не мешало вашему движению, так как вся мебель была придвинута плотно к стенам. Я видел, как другие люди, проведшие какое-то время в одиночной камере, ходили точно так. А ее размеры как раз и составляют 3,6 метра, или 12 футов. Привычка возводит вокруг них те невидимые стены, которым они привыкли там, в одиночке, и от этого не так просто избавиться. Кроме того, вчера вы разгадали, сумели избежать ловушку, уготованную вам инспектором Фойлом, когда он попытался передать вам в руки тщательно вытертый чистым носовым платком серебряный портсигар убитого. Вы не взяли этот предмет в руки, опасаясь оставить на нем отпечатки пальцев. Как правило, лишь тот человек, на которого имеется в полиции досье, стремится избежать этой процедуры и обладает достаточным опытом, чтобы вовремя почуять расставленные силки, особенно в такой момент, когда все потрясены убийством и вряд ли могут сохранить хладнокровие. Родней Тейт тут же попался на удочку, даже не отдавая себе в этом отчета. Фойл никогда бы не прибегнул к такому дешевому трюку, если бы не был уверен, что вы прежде побывали в тюрьме… Более того. Вы дали нам понять о вашем прошлом, связанном с полицией, и своей ролью полицеймейстера, которую вы вчера играли в пьесе Сарду. Это была замечательная сатира на свойственную полицейским манеру поведения, представленная актером, который, несомненно, имел против полиции зуб.
Удивление Леонарда постепенно уступило место выражению полного удовлетворения, того удовольствия, которое испытывает хороший артист от собственного мастерства. На какой-то момент об убийстве было забыто.
– Вам действительно понравилось, как я играл роль Греча? – воскликнул он. – Очень рад. Вы помните, как изменился мой голос между двумя фразами: «Что это за женщина?» и «Графиня!» А этот момент, когда я подхватил меховое манто Федоры и начал мягко поглаживать его рукой, словно наслаждаясь качеством выделки?
– Леонард, дорогой, – перебила его вдохновенную Речь Ванда, – доктору Уилингу совсем не интересна сценическая техника актера!
Ее плечи тряслись от смеха.
– Нет, нет, как раз напротив, – решительно возразил Базиль. – Например, вчера вечером, мисс Морли, даже тогда, когда вы не были в алькове, вы постоянно находись либо посередине сцены, либо очень близко к ней. Это тоже указание Мильхау или же ваша собственная идея?
Комментарий Леонарда опередил ответ Ванды.
– Она всегда там торчит, и это целиком и полностью собственная идея.
– А вам не удалось заметить что-то необычное, пробившее в алькове, когда вы находились почти рядом с ним? – продолжал Базиль, не обращая внимания на язвительное замечание Леонарда.
Ванда уже не смеялась.
– Я даже не глядела в ту сторону! – несколько нервно запротестовала она. – Я целиком была поглощена собственной ролью.
– Эти слова можете принять за чистую монету, прошептал еле слышно Леонард.
– Почему ты стоишь, Леонард? – наконец спросила Ванда самым очаровательным голоском. – Садись. Налить кофе?
– Спасибо, Ванда. С молоком, если можно, но без сахара.
– Булочки, мед?
– Нет, спасибо. Это мед из лепестков розы. Прислан из Гватемалы.
– Полиция, конечно, без особого труда восстановит всю картину, как только найдет ваши отпечатки пальцев и наведет соответствующие справки в ФБР, – сказал Базиль. – Но все ваши тайны не выйдут за стены их управления, если только эти сведения не будут иметь прямого отношения к обвинению во вчерашнем убийстве.
Леонард сел на чугунную решетку на балконе и медленно пил мелкими глотками кофе.
– Я бы не стал делать из всего этого секрета, если бы был в чем-то замешан. Но этот ребенок выскочил на проезжую часть перед самыми колесами автомобиля, и я не успел нажать на тормоза. Лишь обвинение полиции в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии настроило против меня присяжных. Простой медицинский анализ, бесспорно, оправдал бы меня, но такая «мелочь» их абсолютно не интересовала. Они просто заявили на суде под клятвой со свидетельской скамьи, что я был пьян. Так как я был трезв, то вполне отдавал себе отчет в том, что не заслуживал тюремного заключения. Но я не хочу, чтобы это заключение погубило еще и мою карьеру артиста.
Ванда закончила завтрак и вытерла руки салфеткой.
– Скажи-ка мне, Леонард, а как долго ты подслушивал наш разговор, стоя за окном?
– Всего лишь несколько минут. Я, конечно, все слышал о Джоне Ингелоу. Я не сообщу об этом полицию, – ухмыльнулся он, – надеюсь, что ты сделаешь это сама.
– Как же я могу это сделать, не навлекая на себя подозрения?
– Ну кто может заподозрить тебя в чем-то серьезном? – продолжал Леонард. – Совершенно очевидно, что тебя нет никакого мотива. Красивая, обаятельная женщина не убивает привлекательного юношу, обладающего большим состоянием, за которого она должна через несколько месяцев выйти замуж, просто так, без каких-то веских причин, например ревности, даже если он и оставил завещание в ее пользу. Но ведь Ингелоу вел себя идеально, не так ли?
Сердитым жестом Ванда бросила только что зажженную сигарету через балкон.
– Да, представь себе, так именно и было!
Если Леонард хотел отомстить Ванде за то, что она проговорилась о его тюремном заключении, то он наверняка в этом преуспел. Она смотрела на него, раздувая от негодования ноздри. Затем она повернулась к Базилю.
– Думаю, что в конце концов все выйдет на свет божий! Джон хотел уладить с женой кое-какие финансовые дела перед тем, как уехать в Рено для получения развода. Там эту процедуру долго не затягивают. Вместо выплаты ежемесячных алиментов он хотел выделить ей кругленькую сумму денег. Конечно, его прежнее, старое завещание было составлено в ее пользу, но как раз вчера он его переделал, на этот раз в мою. Полиция, конечно, ухватится за этот факт, чтобы использовать его в качестве мотива для убийства, каким бы абсурдным он ни был. Как я могла убить Джона ради денег?
– Бывали случаи, что людей убивали из-за денег, – спокойно возразил Базиль, – а у Ингелоу, насколько я понимаю, их было много.
– Да, много, – вздохнула Ванда. – Они и были единственным препятствием к нашему браку.
– Препятствием? – спросил Базиль. Он продолжал вести эту беседу, словно человек, руками нащупывающий путь в кромешной темноте.
– Я так ненавижу жизнь, когда ее усложняют роскошь и всякие формальности, – с самым серьезным видом принялась убеждать его Ванда. – Я часто говорила Джону, чувствовала бы себя значительно спокойнее относительно нашего будущего счастья, если бы он был простым, штатным бухгалтером или даже продавцом, получающим тридцать или сорок долларов в неделю. Видите ли, доктор Уиллинг, я совсем простой человек, у меня обычные, непритязательные вкусы, пристрастия. Если бы я вышла за муж за Джона, то мне пришлось бы вести иную, слишком утонченную жизнь, к которой я не привыкла, – подумайте, только в Нью-Йорке два больших дома, поместье в Ханнингтон Вэлли, вилла во Флориде, целый рой слуг и служанок, шоферов, все время одни развлечения, выезды в свет – это ведь ужасно ответственно и, откровенно говоря, чудовищно скучно! Если бы я не любила Джона так как люблю, то я просто не смогла бы мириться со всей этой показухой, мишурой и притворством. У меня мировоззрение простого немецкого бюргера, который довольствуется пивом с сосисками, – ведь я презираю икру и шампанское. Таким образом, вам должно быть ясно, что я – последний человек в этом мире, способный совершить такое страшное преступление ради денег.