Убийство с третьей попытки

Роллз Элизабет

На следующий день Ален сказал, что ночью плохо спал и потому сейчас ляжет, сам намереваясь тем временем тщательно заново обследовать тайный ход. Решился он на это после долгих колебаний: если тайник принадлежит хозяину дома (другой вариант был весьма сомнителен), эти поиски по отношению к нему являются актом чёрной неблагодарности, однако, с другой стороны, всё касающееся тайника настолько неопределённо, а опасность, угрожающая в первую очередь самому Этвуду, так велика, что он счёл себя вправе отправиться на поиски того, что, возможно, является стержнем странных событий. Взяв фонарь, Ален двинулся в путь. Когда он уходил из столовой, там обсуждалось, стоит ли идти на реку или не стоит ввиду того, что погода вроде бы портится, и потому он не знал, где сейчас находятся остальные: то ли всё-таки пошли гулять, то ли разошлись по своим комнатам; следовало соблюдать осторожность, чтобы странные звуки не привлекли их внимание. Больше часа Ален обследовал стены и пол, но ничего не обнаружил. Правда, если здесь был какой-нибудь скрытый механизм, замаскированный так же хитро, как вход сюда из его комнаты, то для непосвящённого шансов обнаружить его было очень мало. Он тщательно обследовал все подозрительные выступы и щели,

но — тщетно. Ален уже порядком устал и подумал, что изучить таким образом ход по всей длине не удастся, даже если он будет ползать здесь все ночи напролёт. Он присел на корточки и опёрся спиной о стену — не самое удобное положение для отдыха, однако сидеть на каменных плитах было слишком холодно. Фонарик он пока погасил и положил рядом, от длительного напряжённого рассматривания при слабом освещении всяких выступов и щелей у него заболели глаза. Отдохнув, Ален протянул руку за фонарём, но его на месте не оказалось. Пошарил вокруг — безрезультатно. Шёпотом чертыхнувшись, он начал ползать вокруг, ощупью пытаясь обнаружить куда-то откатившийся фонарь. Под левой ногой раздался хруст стекла — фонарь был найден, но, увы, пришёл в негодность. Это раздосадовало Алена, однако он считал, что достаточно хорошо помнит план, чтобы выбраться отсюда даже в темноте. Он находился вблизи того места, где ход разветвлялся на три и средний вёл в часовню, идти туда было дольше, зато проще, и он решил выбираться через часовню. Касаясь правой рукой стены, Ален двинулся вперёд. Когда стена пошла круто вбок, он понял, что достиг разветвления и находится в круглом помещении с четырьмя ходами, по одному из которых он пришёл сюда, а три другие расположены напротив. Дальше очень просто: надо миновать один ход и пойти по следующему. Пройдя мимо первого хода, Ален нащупал стену второго и лицом ощутил слабое, едва заметное движение воздуха — верный признак того, что он не ошибся и этот ход ведёт наружу. И вдруг его пронзило острое ощущение опасности: слева от него кто-то был. Ален отпрянул в сторону, и в этот момент рядом раздался грохот выстрела. Ален бросился бежать, в три прыжка достиг первого поворота (всего их до часовни было три), чудом не расшибся в кромешной тьме, затем домчался до второго, ударился выставленной вперёд рукой о стену, но боли впопыхах не почувствовал и понёсся дальше. Третий поворот он уже увидел, на последнем, прямом участке кромешная тьма сменилась сумраком, позволявшим различать стены. Выбравшись наружу, он добежал до леса и бросился на землю под прикрытие густого кустарника. Отдышавшись, осторожно выглянул из своего убежища: никого. Ален сел и задумался. Сейчас, при ярком свете, всё происшедшее казалось чем-то нереальным.

«Кому понадобилось убить меня? — думал он. — И раз уж в меня стреляли, то почему не погнались следом? Скрыться там некуда, нескольких выстрелов даже вслепую, в темноте, было бы достаточно, чтобы меня прикончить. На кого была устроена засада, на меня или на кого-то другого? Если на меня, то зачем? Чтобы не лез куда не следует? А кто знал, что я туда полезу?»

Пока Ален шёл к дому, в голову ему приходили самые разнообразные идеи. Раздумывая, почему ему удалось убежать целым и невредимым, он счёл, что его не собирались убивать, а хотели только припугнуть. Невольно ему пришло на ум, что Этвуд до сих пор всячески избегал каких бы то ни было объяснений, а порой вообще вёл себя странно. Этвуд во многом оставался для него загадкой. Абсурдно или нет предполагать, будто от воспользовался таким оригинальным способом, чтобы отбить у него охоту совать свой нос в чужие дела? Через полсотни ярдов Ален всё же решил, что этот вариант выглядит дико, скорее на Этвуда-то и была устроена засада. Однако в темноте тот человек не мог заметить, что произошла ошибка и перед ним вовсе не Этвуд; но почему же тогда он позволил ему убежать?

Уже очутившись в своей комнате, Ален сообразил, что упустил из виду немаловажную деталь: устроивший засаду знал, как проникнуть в ход и умел пользоваться находящимся в его комнате механизмом. Кроме Этвуда, механизм известен Генри Блейку, поскольку в детстве они там играли, а раз Генри, то, вероятно, и Томасу. Итак, трое: Этвуд, Генри и Томас. Однако нельзя исключить и Хилтона с Дорис, она живёт здесь достаточно долго, чтобы узнать про ход. Подозреваемых опять было слишком много!

После случившегося у Алена не было ни малейшего желания ночевать в своей комнате, а чтобы занять другую, необходимо как-то объяснить хозяину дома желание переехать. Что же сказать Этвуду? Правду? Проклятая поездка в Лондон! Если говорить с Этвудом откровенно, то придётся сказать и о ней, тем более, что ему это всё равно известно. Как объяснить, зачем его туда понесло? Нельзя же признаться, что он влюблён в Джудит. Его поведение будет выглядеть более чем странно… А, наплевать, решил Ален, пусть думает, что хочет.

Он отправился к Этвуду, но того у себя не оказалось, тогда он пошёл в гостиную — Этвуд был там.

— Я хотел бы переехать в другую комнату, — подойдя к нему, сказал Ален.

— Пожалуйста. Вам там неудобно?

— Этот ход действует мне на нервы, — уклончиво сказал Ален, следя за выражением лица Этвуда, чтобы по его реакции определить, не он ли подшутил — если только подшутил — над ним сегодня.

Однако Этвуд спокойно предложил ему выбрать любую из свободных комнат, и Ален решил, что подозревал его напрасно. В этот момент к ним подошёл Хилтон, и Алену волей-неволей пришлось отложить разговор с Этвудом. Оставив того в обществе Хилтона, он пошёл выбирать себе новое жилище. Осматривая пустые комнаты, он вошёл в помещение, соседнее с комнатой Джудит, и вдруг отчётливо услышал резкий и хрипловатый голос миссис Рэтленд. Приблизившись к разделяющей комнаты стене, он обнаружил в ней дверь — комнаты были смежными, чем и объяснялась хорошая слышимость. Второй голос, более тихий, принадлежал Джудит. Тема спора между ними была прежней: Филип Этвуд. Старуха на все лады поносила его и предрекала Джудит всяческие напасти в случае замужества, а та своим спокойным и невозмутимым голосом отвечала, что любит его, что этот вопрос уже решён и незачем опять к нему возвращаться.

«Любит, как же! — подумал Ален. — Деньги она его любит, вот что. Сказала бы прямо, что хочет быть богатой».

— Ты ещё попомнишь ту цыганку, помяни моё

слово! — крикнула старуха, после чего раздался стук её палки и хлопанье двери.

Воцарилась тишина, затем послышались какие-то странные звуки. Ален напряг слух — что это такое? Похоже на приглушённые рыдания, когда плачут, уткнувшись в подушку. Раздираемый противоречивыми чувствами, он замер, кусая губы. Узнав, что она выходит замуж ради денег, он внушил себе, что отныне презирает её, однако сейчас, слыша, как она плачет, он был охвачен жалостью и желанием утешить её. Какая бы она ни была, он не в силах слышать её рыдания. Что угодно, только бы она не плакала! Вместе с тем он не мог представить её плачущей, она всегда была столь сдержанной и спокойной, что зачастую это смахивало на равнодушие, и вдруг такой взрыв отчаяния!

За стеной раздался такой звук, будто что-то мягкое упало на пол («Похоже, она бросила на пол подушку», — подумал Ален), а затем зазвучал голос Джудит, и в этом голосе было столько горя, что никто не назвал бы его сейчас невозмутимым:

— Не могу я так больше, не могу! Я сойду с ума! Не могу же я сказать ей, что сама люблю другого.

«Всё, с меня хватит! — Ален выскочил из комнаты, даже не позаботившись ступать потише, впрочем, та, которая могла услышать его шаги, сама была в таком состоянии, что вряд ли обратила бы на это внимание. — Дурак, кретин и осёл! Ещё хотел её утешать! Нужны ей очень твои утешения! Пора уже понять, чего она стоит. Любит одного, а замуж выходит за другого. Выбрала, у кого банковский счёт солиднее. Это вдвойне мерзко! Нечего о ней больше думать!»

Однако мысли его невольно возвращались к услышанному. Получается, что тот, кого она любит, человек необеспеченный, во всяком случае, по сравнению с Этвудом. Кандидатура очевидна: Томас Блейк. Тогда её неприязнь к нему мнимая и предназначена лишь для отвода глаз, а раз так, то не Томас ли пытался убить Этвуда? А женщина? Это явно не Джудит, она не заинтересована в смерти своего жениха. А если Дорис намекнула Томасу, что пора избавиться от соперника, и они сговорились? Однако сегодняшний случай всё равно остаётся загадкой… хотя… Допустим, они каким-то образом что-то узнали про тайник, и Томас пошёл на разведку; на него самого Томас наткнулся случайно, выстрелил один раз, думая, что перед ним Этвуд, но преследовать не стал, растерявшись от неожиданной встречи. А оружие он взял с собой на всякий случай, чтобы чувствовать себя увереннее — мало ли что. Всё логично. Обдумывая новый вариант, Ален в глубине души чувствовал, что на самом деле всё это ему сейчас почти безразлично. Разозлившись на самого себя, он принял решение раз и навсегда, окончательно и бесповоротно разделаться со своей позорной слабостью и стал методично втаптывать в грязь тревожащий его сердце образ; с мрачным удовлетворением терзающего себя фанатика он думал, какая она лживая и расчётливая особа, стремящаяся подороже продать свою красоту; что ради денег она предала любовь и выходит замуж не за человека, а за его банковский счёт; что под обольстительной внешностью у неё нет ничего, кроме жадности, обмана и бездушия. Кончилось это самоистязание тем, что весь мир стал вызывать у Алена отвращение, собственная безопасность совершенно перестала его волновать, он попросту забыл о ней и в результате лёг спать на прежнем месте. Мысли лезли в голову самые мрачные и омерзительные. Он вспомнил про таблетки Этвуда и подумал, что с удовольствием проглотил бы парочку, чтобы заснуть и не просыпаться до самого утра.

Глава XI

Утром Ален чувствовал себя совершенно разбитым. Всю ночь ему снились бесконечные серые коридоры, по которым он блуждал неизвестно зачем, и проснулся он с тем же ощущением безысходности и уныния, какое было и вчера. Посмотрев на часы, он обнаружил, что до завтрака поговорить с Этвудом уже не удастся. Умывшись, он раздвинул шторы и выглянул в окно: день был под стать его настроению: затянутое тёмными низкими тучами небо льнуло к земле, всё было окутано серой дымкой, над рекой клубился туман, в воздухе чувствовалась сырость, хотя дождя ещё не было. Пока он брился, по стеклу поползли первые капли моросящего дождя. Летние грозы Ален любил, а в такую погоду ему хотелось задёрнуть шторы, растопить камин и сесть возле него с интересной книгой или рядом с приятным собеседником. Преодолев искушение вызвать горничную и попросить, чтобы завтрак принесли сюда (он не желал никого видеть и в первую очередь Джудит), Ален направился в столовую, твёрдо решив при любых обстоятельствах последовать затем за Этвудом и поставить точку над «и», даже если в результате Этвуд, разозлившись, предложит ему покинуть свой дом и выпутываться дальше самому. Подходя к столовой, он услышал жизнерадостный смех Генри, вызвавший у него глухое раздражение. Поздоровавшись, он отошёл к окну и сделал вид, будто рассматривает окрестности, чтобы не участвовать в общем разговоре. После прихода мистера Грейсона все оказались в сборе, за исключением миссис Рэтленд. Джудит обеспокоенно посмотрела на дверь, однако стука палки было не слышно. Последние дни миссис Рэтленд завтракала вместе со всеми, как казалось Алену, лишь затем, чтобы не упустить возможность лишний раз сказать какую-нибудь колкость Этвуду, однако ей ни разу не удалось спровоцировать его и добиться, чтобы он ответил тем же.

Пора было садиться за стол.

— Схожу посмотрю, почему бабушка задерживается, — извиняющимся тоном сказала Джудит и вышла.

Едва Ален сел на своё место, как в глубине дома раздался отчаянный крик. Этвуд молниеносно вскочил и выбежал вон, опередив Блейков и Алена.

Миссис Рэтленд сидела в кресле, неестественно запрокинув назад голову, левая рука бессильно свешивалась вниз, правая лежала на коленях, на ладони поблескивала стеклянная трубочка с таблетками. Она была мертва.

— Пошли кого-нибудь за Ратли, — сказал Этвуд подбежавшему Генри, а сам подошёл к Джудит и, невзирая на слабое сопротивление, вывел её из комнаты.

Джудит тяжело опиралась на его руку и шла, словно слепая, через несколько шагов она остановилась и хотела повернуть назад, но Этвуд удержал её. Они стояли лицом друг к другу, и он что-то тихо говорил ей, держа за руки, потом она уткнулась лицом ему в грудь, плечи её вздрагивали. Этвуд обнял её, продолжая что-то ласково говорить, наклонив голову и почти касаясь губами её виска. Остальные тоже вышли в коридор; Томас сделал было шаг в направлении Этвуда и Джудит, но Генри загородил ему дорогу и с несвойственной ему резкостью сказал: