Убийство в ЦРУ
Шрифт:
Вернулся он с большим стаканом водки с мартини на льду.
— Вы бы не хотели по-настоящему попарусничать? — спросил Эдвардс.
— С удовольствием, — ответила Кэйхилл. — А что значит попарусничать по-настоящему?
— Два дня и ночь. С утра пораньше Джекки доставит на лодку все что нужно из провизии. Мы проведем весь день под поднятыми парусами, и я действительно покажу вам БВО. Найдем приятное местечко, бросим там якорь на ночь, словом, проведем эти дни, повинуясь прекрасным ветрам и наслаждаясь видом одного из даров Божьих миру сему. Хорошо звучит?
— Звучит религиозно, если не божественно, — сказала она. Сказала так,
И все же она знала: ее дело держаться поближе к Эдвардсу и выяснить все, что можно. До сих пор все полученные ею сведения сводились к тому, что он красив и обаятелен и что он радушный хозяин.
В тот вечер он повез ее ужинать в гостиницу «Форт Берт», а на обратном пути домой они заехали выпить по рюмочке в «Проспект Риф». Ей представлялось, что вершиной этого пронизанного сердечной теплотой, приятного вечера станет попытка совратить ее. Позже, уже лежа в постели, она давилась в подушку от смеха, когда поняла, что отсутствие какой бы то ни было попытки совращения вызвало в ней противоречивые чувства. Желания быть совращенной Эриком Эдвардсом у нее не было. С другой стороны, сидело в ней нечто такое (частью психологическое, частью физиологическое), что вожделело этого.
Она слышала, как бродил по дому Эдвардс, и пыталась на слух из спальни определить, чем он занят. Слышала, как он выходил, потом вернулся в дом, вслушивалась, как циклично работала запущенная посудомоечная машина. Закрыв глаза, постаралась сосредоточиться на звуках, долетавших к ней в окно снаружи. Там особенно громко заявляли о себе древесные лягушки. Приятные звуки. Она позволила волнам размышлений о предстоящем двухдневном пребывании на борту замечательной яхты укачать себя и погрузить в безмятежный сон.
Эдвардс, плеснув рому в стакан поверх льда, сел на террасе. Гавань внизу окутывали покой и темнота, лишь изредка сверкал огонек в крохотных иллюминаторах пришвартованных там яхт. Свет одного из огоньков долетал с его «моргана» Там, на яхте, матрос команды Эдвардса, Джекки, завершала художественную укладку овощей, отобранных ею для парусной прогулки, на поднос. Обернув живой натюрморт сверху целлофаном, она сунула поднос в холодильник на камбузе, где уже лежали заказанные Эдвардсом продукты и напитки.
Девушка поднялась по сходням, сделала пару шагов, внимательно оглядела палубу и причал. Затем вернулась в каюту и подошла к низкому лазу, который вел в большую кладовую-баталерку, где хранились запчасти, спасательные жилеты и снаряжение для подводного плавания. Джекки открыла лаз. Тут же ее ослепил метнувшийся к выходу луч фонарика.
— Ну, готово, что ли? — спросила она.
Юноша-туземец подполз к ней на коленях, направил свет себе в лицо и кивнул. Взмахом руки она велела ему вылезать. Обернувшись, юноша бросил последний взгляд в темный угол кладовой. Джекки, конечно, ничего не слышала, зато он, очень старательно прислушавшись, различил в ночной тиши равномерное тиканье.
Юноша вылез в рубку, они с Джекки выключили свет внутри. Она снова поднялась по сходням и, убедившись, что все чисто, знаком позвала его за собой. Оба быстро забрались на причал. Молча обменялись взглядами и разошлись: Джекки направилась в сторону основных строений, а юноша по узким деревянным мосткам добрался до небольшого пляжа и исчез в береговых зарослях.
23
— Молодец, Джекки, порядок, — сказал Эрик Эдвардс, когда стройная островитянка в тесных шортах и тишотке бросила ему с причала последний швартов.
Та улыбнулась и взмахнула рукой.
Как только Эдвардс отвел кормой вперед яхту от причала и взял тот же курс, каким они следовали две ночи назад, он передал штурвал Кэйхилл. На сей раз она взялась за него уверенно, ей очень хотелось умело провести элегантную посудину, чтоб он погордился ею.
— Не знаю, сколь велики ваши познания в парусах, — сказал Эдвардс, — но вам придется помогать мне.
— Познания мои невелики, — ответила Кэйхилл, поднимая вверх обе руки, словно защищаясь, — но я буду делать все, как вы скажете.
— В общем-то справедливо, — решил Эдвардс. — Давайте-ка придушим этот тарахтящий движок и поднимем что-нибудь из парусов.
Следовать проливом сэра Фрэнсиса Дрейка в дневное время совсем не то же самое, что скользить по нему ночью: одно от другого, убедилась Кэйхилл, в буквальном смысле отличается как день от ночи. Игра солнечных лучей обращала воду в сверкающую бирюзово-серебристую фантазию. Коллетт сидела за рулем и смотрела, как Эдвардс, одетый лишь в белые плавки, сновал туда-сюда по крыше салона и фордеку, выбирая фалы и закрепляя бегучий такелаж. Огромные белые паруса вздымались на ветру и громко хлопали о рангоут яхты, словно крылья гигантской птицы. Управившись со всем, Эрик встал, уперев руки в бока, и горделиво глянул на полные белые полотнища, которые карибский бриз, дующий со скоростью в двадцать узлов, раздул в совершенную симметрию. Прямо как в кино каком, подумала Кэйхилл, дыша полной грудью и поднимая лицо навстречу солнцу. Кино про шпионов — или про влюбленных?
— Куда правим? — спросила она, когда он встал рядом у штурвала.
— Пойдем по проливу мимо острова Биф — вы на нем посадку делали — и потом мимо Собак.
— Каких собак?
— Местных. Почему островки так называются, объясняют по-разному, зависит, с кем говорить станете. Одни рассказывали мне, как однажды сэр Фрэнсис Дрейк выбросил там своих собак. Другие считают, что островки внешне на собак похожи. Лично мне представляется, что Собаками их назвали так же, как тут все прозывают: кому-то просто само слово приглянулось. Их тут три. Как пройдем их, то окажемся прямо у северо-восточной оконечности острова Виргин-Горда. Я собирался обогнуть его и идти на остров Москито.
Испытывал он ее, что ли? Кэйхилл никак не могла взять в толк. Ждал, что при упоминании острова Москито она как-то выдаст, что название ей знакомо? Не очень похоже: вон еще и о планах плавания не успел толком рассказать, а уже убежал, торопясь опять что-то поправить на носу.
Было чуть больше трех, когда они добрались до Собак и встали на якорь около рифов Марина-Кэй, где искупались в теплой, невероятно прозрачной воде и пообедали. После еды ее потянуло в сон, но стоило только двинуться дальше, как она, собравшись с силами и духом, всецело отдалась своим обязанностям матроса. Они прошли на всех парусах между Западной Собакой и Большой Собакой, обогнули крохотную припухлость земли под водой, которая, по словам Эдвардса, звалась Тараканьим островом, затем пошли почти прямо на восток к мысу Ангилла-Пойнт, который клином выдавался из Толстой Девы. В дальней дали виднелся остров Москито.