Убийство в ЦРУ
Шрифт:
— Яхта была застрахована? — спросила она.
Лицо его расплылось в широкой улыбке.
— Застрахована в богатейшей страховой компании мира, Коллетт, — в Центральном разведывательном управлении.
— Хоть на том спасибо, — заметила она, не вкладывая в свои слова никакого смысла. Просто, чтоб что-то сказать. В пьесе, где они играли, деньги не имели никакого значения.
Эдвардс снова помрачнел.
— ЦРУ правят злодеи. Я с этим никак не мог согласиться. До недавних пор даже и не думал об этом. Я был по самую маковку напичкан особого рода патриотизмом, который толкает людей на службу в разведке. Я верил ЦРУ и тем, кто в нем работает,
Она хотела что-то сказать, но он перебил ее:
— Я говорил Барри: держись подальше от Толкера. Программы, которыми он занимается, — это корень зла, подтачивающего и Компанию, и правительство. В них безвинные граждане используются как морские свинки, и никому нет дела, что с ними станется потом. Разработчики этих программ врут всем, в том числе и Конгрессу, будто отказались от операций «Синяя птица» и «МК-УЛЬТРА». А операции эти ни на миг не замирали. Сегодня они разворачиваются еще активнее, чем даже прежде.
Кэйхилл — вполне оправданно — усомнилась:
— А как же финансирование? Ведь эти программы денег стоят.
— В чем и прелесть такой организации, как ЦРУ, Коллетт. Нет никакой отчетности. Ни перед кем. И так было с самого начала заложено. Это одна из причин, почему Трумэн всерьез раздумывал, создавать ли национальную организацию по сбору разведывательной информации. Деньги отдаются отдельным личностям, и те свободны потратить их на что вздумается, не обращая внимания, кому от этого больно станет. Повсюду создано, наверное, с тысячу передовых опорных точек вроде моей: пароходные компании и бюро по подбору кадров, небольшие авиалинии и брокеры по торговле оружием, университетские лаборатории и небольшие банки, которые ничего не делают, кроме как отмывают деньги Компании. Все это дурно пахнет. Никогда не думал, что дойду до такого, но от этого и в самом деле вонью несет, Коллетт, и я уже наглотался.
Она долго смотрела ему прямо в глаза, прежде чем сказать:
— Я понимаю, Эрик, я действительно понимаю. Если вы правы, то, кто бы ни взорвал сегодня яхту, действовал он по приказу людей, сидящих в моем собственном правительстве. Не знаю, как я смогу и дальше работать на него, даже в госдепе.
— Конечно, не сможете. В этом все дело. Я счастлив, что я американец, всегда этим гордился, всегда считал редкой привилегией родиться американцем, но когда кончается тем, что я становлюсь участником постоянных дрязг, которые приводят к убийству женщины, горячо мною любимой, тогда пора подводить черту.
Оркестрик внизу под горой затянул медленную, чувственную вариацию какой-то островной песни. Эдвардс и Кэйхилл молча смотрели друг на друга, пока он не произнес:
— Не хотите ли потанцевать?
И опять: абсурдность — в данной ситуации — предложения заставила ее ответить на него взрывом смеха. Он тоже рассмеялся, обвил ее талию правой рукой, взял ее левую руку в свою и повел в танце через всю террасу.
— Эрик, это смешно.
— Вы правы: это так смешно, что остается лишь одно — танцевать.
Она то останавливалась, протестуя, то грациозно следовала за ним в танце, не переставая думать, как это все нелепо и в то же время как это романтично и прекрасно. Она чувствовала, как жестко наливается возбуждением его плоть, и это ощущение пронзало все ее тело крохотными электрическими разрядами. Он поцеловал ее, вначале осторожно, нежно, потом все с большей и большей страстью, и она отвечала ему с таким же голодным желанием.
Когда они в танце двигались мимо стола, он ловко прихватил бутылку с вином и увел ее через раскрытую дверь в спальню. Там он разжал объятия, и его пальцы ловко забегали по ее блузке, расстегивая пуговицы. Она знала, что настал последний момент, когда можно возмутиться, отступить, вырваться, но сама тесно прижалась к нему. Подняв все паруса, они ринулись в пучину любовных утех, и вскоре ее восторги от неудержимого удовольствия смешались с его, а все вместе слилось в ее воображении в огненный шар, взметнувшийся в голубые небеса Британских Виргинских островов.
На следующий день Эдвардс поднялся рано, сказав, что ему надо поговорить кое с кем из официальных лиц на острове по поводу взрыва.
После того как он ушел, Кэйхилл погрузилась в противоречивые раздумья. Сказанное им прошлой ночью заставило ее переосмыслить все ею сделанное за время работы в Центральном разведуправлении. Разумеется, она не разделяла его истового отвращения к ЦРУ. Даже не была уверена, правда ли все то, о чем он говорил. Понимала только одно: пришла пора всерьез поразмыслить не только об этом задании, но и о том, кто она такая.
Она подумала, не позвонить ли ей в Вашингтон Хэнку Фоксу, но отказалась от этой мысли из опасения нарушить конспирацию. Телефонные разговоры с островов в Соединенные Штаты шли через спутник, и эти разговоры были открыты для всего света, в том числе и для русских с маленького частного островка.
«Пуссерз-Лэндинг».
Она отправилась туда на «мерседесе» Эдвардса днем, села за столик, заказала сэндвич с кока-колой и, подойдя к птичьей клетке, принялась кормить попугая. Заметила здорового мужика, с кем беседовала за день до этого. Тот внизу на причале копался в подвесном моторе на небольшой лодчонке. Вскоре он как бы невзначай подошел к ней и встал рядом.
— Решила снова пообедать здесь, — начала она. — В прошлый раз было так приятно.
— Местечко у нас приятное, мисс, — согласился он. И оглянулся по сторонам, убеждаясь, что поблизости никого нет, прежде чем добавить: — А в Будапеште и того лучше. Вам нужно лететь туда немедленно.
— Будапешт? Кто?..
— Не теряя ни минуты, мисс. Сегодня.
— А в бюро путешествий агент, продающий мне билеты, — спросила Кэйхилл, — уведомлен об этом?
Грузный человек улыбнулся и сказал:
— А вы его сами спросите. Вам сперва надо в Вашингтон заглянуть.
Кэйхилл уехала из «Пуссерз-Лэндинг», объяснив официанту, что у нее появилось неотложное дело, добралась до дома Эдвардса, быстренько собрала вещи и оставила ему записку.
«Эрик, дорогой!
Я даже не пытаюсь объяснить, почему сорвалась и улетела, но, уверяю тебя, дело срочное. Пожалуйста, прости. Столько всего хотела сказать тебе о прошлой ночи, о чувствах, которые она вызвала во мне, о… словом, обо всем таком. Совсем нет времени. Спасибо тебе за то, что устроил чудесный отдых на любимых твоих БВО. Надеюсь, мне скоро удастся снова побыть здесь с тобой.
Коллетт».