Убийство в музее восковых фигур
Шрифт:
Дюрран отдал честь и знаком подозвал к себе четырех жандармов. Одного он оставил в вестибюле музея, а последнего послал на улицу. Наступила тишина.
Я поудобнее расположился в своей качалке. Нервы были все еще натянуты, но, кажется, благословенный покой был уже близок. Сейчас напряжение должно естественно пойти на убыль, думал я (и совершенно напрасно, как выяснилось вскоре). Все вокруг было мило и полнилось благостным покоем: тиканье жестяных ходиков, пламя пылающих в камине углей, лампа под абажуром и потертая скатерть. Потягивая обжигающий кофе, я поглядывал на остальных. Бенколен в мягкой темной шляпе и черном плаще угрюмо тыкал наконечником трости в ворс ковра. Плечи Мари Огюстен светились матовой белизной в свете лампы. Ее взгляд остановился на корзине для рукоделия, в огромных глазах виднелись сожаление и насмешка. Я же не испытывал никаких эмоций. Наступило отупение, я был полностью выпотрошен, и со мной оставалось только дружелюбное тиканье часов да потрескивание углей.
Неожиданно я осознал, что в комнате присутствует старый Огюстен. Серая ночная рубашка, почти достигающая пола, придавала старцу совершенно нелепый вид. Сидящая на тонкой морщинистой шее голова упала на грудь, бакенбарды разлохматились, а покрасневшие, озабоченные глаза непрерывно помаргивали. Крошечный и потерянный, он топал по комнате взад и вперед. Несчастный старик был обут в суконные ночные шлепанцы, такие большие, что его ноги свободно болтались в них.
В руках он теребил черную потертую шаль.
— Накинь на плечи шаль, Мари, — молил он писклявым голосом, — ты простудишься.
Дочь, кажется, была готова расхохотаться, но старик был трогательно серьезен. Он нежно прикрыл ее плечи этой тряпицей. Насмешливость оставила Мари, и она тихо спросила:
— Как ты, папа? Ведь теперь ты знаешь все.
Он сглотнул и посмотрел в нашу сторону. В его взгляде даже появилась некоторая свирепость.
— Ну конечно, Мари. Я знаю: все, что ты делаешь, не может быть плохим. Не бойся, я сумею защитить тебя. Можешь положиться на своего отца, доченька.
Ободряюще похлопывая ее по плечу, он продолжал сверлить нас осуждающим взглядом.
— Обязательно, папа. Но сейчас тебе лучше прилечь.
— Ты все время отсылаешь меня в постель, Мари. А я не желаю ложиться. Я останусь здесь, чтобы защитить тебя.
Бенколен снял плащ. Он сделал это нарочито замедленно. Положив трость и шляпу на стол, он выдвинул кресло и уселся, прижав кончики пальцев к вискам. Что-то в его взгляде, брошенном на Огюстена, привлекло мое внимание.
— Мсье, — обратился он к старику, — вы очень любите свою дочь, не так ли? — Бенколен задал свой вопрос как бы между прочим, не придавая ему значения. Однако мадемуазель Огюстен поднялась, схватила старика за руку и выступила вперед, заслоняя его собой.
— Что вы хотите этим сказать?
— Но он совершенно прав! — запищал старик, выпячивая грудь. — Не сжимай мне так руку, Мари, она распухла. Я…
— Что бы она ни сделала, вы всегда будете на ее стороне? — продолжал детектив по-прежнему ленивым тоном.
— Естественно. Но почему вы спрашиваете?
Бенколен не ответил. Его взгляд, казалось, был обращен вовнутрь.
— Всеобщая закономерность, — пробормотал он, — по крайней мере его можно понять. Не знаю. Иногда они оказываются полными безумцами. Интересно, что бы чувствовал я…
Он провел рукой по лбу, не закончив фразы. Ровным, очень недобрым голосом Мари сказала:
— Не знаю, о чем вы толкуете, мсье, но уверена, что у вас есть дела поважнее, чем рассуждать о «всеобщих закономерностях». Ваше дело — арест убийцы.
— Да, вы правы, — ответил сыщик, согласно кивая, — мое дело — арест убийцы.
Бенколен произнес это с оттенком непонятной грусти. Жестяные часы замедлили свой бег, тиканье стало реже. Мой друг внимательно изучал носок ботинка, которым он машинально водил по полу. После продолжительной паузы сыщик сказал:
— Мы знаем первую часть истории. Нам известно, что Одетту Дюшен заманили в клуб хитростью, мы знаем, кто это сделал, нам известно, что она выпала из окна и затем была убита Галаном. Но кто же наш убийца? Мадемуазель, кто, по вашему мнению, зарезал Клодин Мартель и Этьена Галана?
— Не знаю. Это ваша забота, а не моя. Я лишь сказала мсье Марлу, что это, по-моему, женщина.
— И у нее, как вы полагаете, несомненно, существовал мотив для обоих преступлений?
Мари Огюстен раздраженно махнула рукой.
— Разве это не очевидно? Или вы не согласны, что мотив — месть?
— Да, это было отмщение, — сказал Бенколен, — но весьма необычное. Не знаю, сможете ли вы осознать все до конца. Больше того, не знаю, смогу ли я осознать все до конца. Мы имеем чрезвычайно странное преступление. Вы объясняете похищение ключа тем, что женщина, мстящая за смерть Одетты Дюшен убийством Клодин Мартель, якобы хотела попасть в клуб… Хм-м…
Раздался стук в дверь. В нем я услышал что-то зловещее.
— Входите, — сказал детектив. — О… добрый вечер, капитан. Кажется, вы знакомы со всеми присутствующими?
Шомон, весьма бледный, но, как всегда, с блестящей выправкой, вошел в комнату. Он сделал общий поклон, бросил изумленный взгляд на мою перебинтованную голову и повернулся лицом к Бенколену.
— Я взял на себя смелость, — начал тот, — пригласить мсье Шомона после того, что я услышал от вас, Джефф. Полагаю, ему будет небезынтересно побыть с нами.
— Надеюсь, я не помешал? — спросил Шомон. — Ваш голос по телефону, мсье Бенколен, звучал весьма взволнованно.
— Присаживайтесь, мой друг. Мы здесь без вас выяснили множество вещей. — Он не смотрел на молодого человека, продолжая разглядывать свои ботинки. Голос его звучал чрезвычайно мягко. — Мы узнали, например, что смерть вашей невесты явилась прямым следствием действий со стороны Клодин Мартель и Этьена Галана. Пожалуйста, постарайтесь не волноваться.