Убийство в музее восковых фигур
Шрифт:
Бенколен повернул трубку так, что холодный голос стал слышен еще четче.
— И повторю еще раз, мсье, — ответил полковник Мартель, — что готов к расплате за содеянное мной. Я не боюсь гильотины.
— Вопрос вовсе не в этом, полковник, — мягко сказал Бенколен. — Допустим, вы получите от меня благословение на то, чтобы мгновенно уйти в небытие?
Мари Огюстен шагнула вперед. Сыщик бросил на нее яростный взгляд. Девушка отшатнулась, а Бенколен спокойно продолжал:
— У вас будет право поступить так, если вы решитесь воспользоваться предоставленным вам шансом, как истинный спортсмен.
— Я не понимаю…
— Приняв яд, полковник, вы бы искупили свою вину, а я бы сделал так, чтобы все было тихо. Связь вашей дочери с клубом, все ее делишки, ваши поступки — короче говоря, все связанное с этим делом, осталось бы в тайне. Клянусь в этом. Вы знаете — на мое слово можно положиться.
Через много миль проводов до нас долетел вздох. Я увидел перед собой старика, застывшего в своем огромном кресле.
— Что вы хотите сказать? — хрипло произнес голос.
— Вы последний представитель великого рода, полковник. Носить имя Мартель — огромная честь. И если я, полицейский чиновник, говорю, что закон удовлетворен, вы оставляете это родовое имя, — его слова вонзались в сознание, словно остро заточенный стилет, — ваше имя, полковник, чистым и незапятнанным. Или, напротив, его треплют и над ним издеваются во всех грязных закоулках. Лавочник будет похотливо облизывать губы, смакуя продажность вашей дочери…
— Ради Бога, — прошептал, шагнув поближе, Шомон, — перестаньте его мучить.
— …продажность вашей дочери, ее роль притоносодержательницы и любовницы сутенера. Я избавлю вас, полковник, от этого легко и безболезненно, если вы рискнете положиться на счастье игрока.
Голос в трубке произнес хрипло и с придыханием:
— И все же я не понимаю…
— Позвольте мне объяснить. Цианистый калий — он сейчас далеко от вас?
— В письменном столе, — прошептал голос, — в маленьком флаконе. Иногда… В последнее время меня посещала мысль…
— Возьмите флакон, полковник. Да-да! Делайте то, что я говорю. Возьмите флакон и поставьте его на стол перед собой. Вот она, мгновенная и почетная смерть. Рассмотрите ее внимательно.
Последовала пауза. Нога Бенколена начала раскачиваться сильнее, напряженная улыбка стала шире, в глубине глаз зажегся огонек.
— Итак, вы видите яд? Один миг — и вы мертвы. Отец, безутешно оплакивающий гибель дочери, умер, оставив незапятнанным великое имя. Теперь скажите, у вас найдется колода карт? Нет, я не шучу. Найдется? Великолепно. Я намерен, мсье, предложить вам следующее… Вы наугад вытягиваете из колоды две карты. Первую для меня, вторую — для себя. Вы один, мсье. Никто, кроме вас, не увидит этих карт, но вы назовете их мне по телефону.
Шомон задыхался, беззвучно хватая воздух широко открытым ртом. Чудовищная сущность задуманного детективом начала доходить и до меня. Тем временем Бенколен продолжал:
— Если моя карта окажется выше, чем ваша, вы запираете яд на ключ и ждете прибытия полиции. Затем вам предстоит весь ужас суда, грязь, скандал и гильотина. Но если ваша карта бьет мою, вы тут же принимаете цианистый калий. И я торжественно клянусь, что никто ничего не узнает. Вы когда-то были великим игроком, полковник! Решаетесь ли вы на такую ставку? Помните, я всегда держу свое слово. Ни одна живая душа, кроме вас, не знает, какие карты вы вытянули из колоды.
Мы долго ожидали ответа. Телефонная трубка в руках Бенколена молчала. Я представил старика в полутемной библиотеке; его лысый череп поблескивает в свете лампы, подбородок погружен в воротник сюртука, глаза отрешенно смотрят на флакон с ядом… Тиканье жестяных ходиков казалось невыносимым.
— Прекрасно, мсье, — наконец произнес голос. Было слышно, что его владелец находится на грани нервного срыва. Слова были сказаны едва слышно. — Очень хорошо, мсье. Я принимаю ваш вызов. Но вам придется подождать, пока я принесу карты.
— Вы дьявол! Вы… — шептала Мари Огюстен, скрестив пальцы и сжав ладони как бы в молитве. Ее отец вдруг захихикал. В полной тишине это хихиканье звучало ужасно и казалось злобной насмешкой. Красные глаза старика горели восхищением, он потирал руки, и было слышно, как хрустят суставы. Голова не переставая покачивалась. Казалось, он кивает, выражая свое полное одобрение.
Тиканье часов. Отдаленный вскрик автомобильного гудка. Еще один кусок угля ударился о каминную решетку…
— К вашим услугам, мсье! — произнес голос в трубке холодно, громко и четко.
— Итак, вы тянете для меня и подумайте, что это означает для вас. (Сад в Фобур-Сен-Оноре, мертвые листья, шуршание в ночи, поблескивающая рубашка карт, старческая рука, лежащая на них.)
Я не мог устоять на месте, когда голос возвестил:
— Ваша карта, мсье, — пятерка бубен.
— Вот как, — сказал Бенколен, — не очень крупно, полковник. Ее нетрудно побить. Теперь еще раз подумайте обо всем, что я сказал, и берите карту себе.
Полуприкрытые глаза Бенколена с издевкой смотрели на меня. «Тик-так, тик-так»… — отвратительная жестянка нарушала тишину. Шум автомобилей доносился с улицы. Суставы старого Огюстена громко трещали.
— Итак, полковник, — сказал детектив, слегка повысив голос.
В трубке послышался шорох.
— Моя карта, мсье… — Скрипучий голос вдруг надломился.
Мы услышали вздох. Полковнику не хватало воздуха. Затем до нас донесся странный звук — как будто выдох был сделан с улыбкой. Из трубки послышался звон стекла, рассыпавшегося по твердому дереву.
Голос звучал ясно, твердо и изысканно-вежливо.
— Моя карта, мсье, — тройка пик. Итак, я жду прибытия полиции.