Убийство в опере

Митчелл Глэдис

— Мне показалось, что я оставила здесь веер, — пробормотала мисс Феррис. — А вы, я вижу, решили порепетировать?

Харствуд молчал, мисс Клиффордсон беззаботно рассмеялась. Затем они, не проронив ни слова, последовали за мисс Феррис за кулисы.

* * *

После репетиции Харствуд проводил Гретту до дома. Он шел молча, угрюмо потупившись. Она же вела себя как ни в чем не бывало.

Гретта Клиффордсон была эгоистичной и пустой, но отнюдь не бессердечной девушкой. Она жалела этого мальчика. Да, конечно, говорила она себе, это

у него юношеское увлечение, и он скоро уедет, появятся новые приятели, новые интересы, но все равно я вела себя дурно, зачем-то поощряла его, давала надежду. Конечно, это приятно, когда в тебя влюблен такой симпатичный юноша, но надо было подумать и о нем. Он стал хуже учиться и вообще в последнее время забросил все свои дела. Хорошо еще, что нас застукала эта недалекая мымра Феррис. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы в кабинет рисования вошел какой-нибудь другой педагог.

Как будто услышав ее мысли, Гарри Харствуд неожиданно произнес:

— Интересно, она кому-нибудь расскажет?

Гретта вздрогнула.

— Кто?

— Феррис.

— Конечно, нет.

— Но она чуть что бегает к старику советоваться. Это всем известно.

— Так это насчет учебы.

— А мы, значит, не имеем отношения к учебе?

Гретта рассмеялась, но смех звучал не очень убедительно. Она знала, что дядя человек не мелочный, но его реакцию на известие, что ее целовал ученик, пусть даже старшеклассник, предсказать было невозможно.

Он может прийти в ярость, потому что без поощрения Харствуд на такое никогда бы не отважился.

А Феррис вполне может наябедничать. И не со зла, а просто так, из обостренного чувства долга.

У ворот дома она взяла из рук Харствуда свой портфель и, пожелав молодому человеку спокойной ночи, почти побежала к входной двери. Он постоял, посмотрел ей вслед и медленно двинулся прочь. Дома был ужин, разговоры с родителями. Харствуд едва это выдержал, мечтая скорее подняться к себе наверх, лечь в постель и снова пережить в памяти события этого чудесного вечера.

II

Мисс Феррис ворочалась в постели, не в силах заснуть. Из головы не выходила разбитая статуэтка мистера Смита. Время от времени ее внимание отвлекалось на другой инцидент, тоже не из приятных. Мисс Камден, конечно, будет ей мстить, она не из тех, кто забывает и прощает.

Возможно, школьная команда и с этой Картнелл все равно бы проиграла, но теперь уже это не важно. Обида была нанесена, и кому — мисс Камден, которая и мелочей-то не пропускает. И надо же было такому случиться именно с Келмой Феррис, такой доброжелательной со всеми, такой миролюбивой.

На периферии сознания Келмы Феррис маячил и третий случай. Он досаждал ей, как больной зуб. Она вспоминала шокирующую сцену, для нее чрезвычайно шокирующую, с участием мисс Клиффордсон и Харствуда. Она думала о том, надо ли сообщить директору. Молодая учительница и ученик — это же возмутительно, он должен об этом знать. Но в то же время ей казалось несправедливым сразу идти к директору, не поговорив вначале с мисс Клиффордсон. А Харствуда, она чувствовала,

лучше не трогать. Не получится у нее разговор с юношей о таких делах.

Вот так, одна за другой невеселые мысли сменялись в ее сознании. Наконец она заснула и проснулась, не отдохнув, с тяжелой головой и тяжелым сердцем. Одно Келма Феррис решила определенно. Перед началом уроков она пойдет к мистеру Смиту, покается и смиренно примет гневные слова, которые он на нее обрушит.

Мисс Феррис явилась в школу двадцать пять минут девятого и сразу направилась в кабинет рисования. Мистера Смита не было, только двое мальчиков готовились к занятиям. Она послала одного за ним в учительскую. Минуты через три мальчик вернулся с мистером Смитом.

Учитель рисования, высокий, смуглый, меланхоличный, вопросительно посмотрел на Келму, улыбнулся, затем попросил мальчиков выйти и пригласил ее сесть. Но она осталась стоять, опустив голову, затем, почти задыхаясь, выдавила из себя:

— Мистер Смит, я заслуживаю сурового наказания за свою неловкость. Понимаете, вчера вечером я забрела сюда и случайно, поверьте, совершенно случайно уронила вашу глиняную модель — та, что на подставке, под покрывалом. Она разбилась. Я ужасно об этом сожалею. Ужасно. Даже не могу представить, как это случилось.

Мистер Смит медленно прошел к подставке, снял покрывало, осмотрел статуэтку. Она была безнадежно испорчена.

— Хм-м, — сказал он. — Боюсь, тут уж ничего не поделаешь. — И принялся насвистывать.

Мисс Феррис попыталась что-то сказать, но он ее остановил:

— Прошу вас, не мучайте себя. Извинениями тут не поможешь.

Неожиданно Смит сбросил статуэтку на пол и начал топтать ее. От фигурки остались только мелкие осколки, а он все топтал и топтал, поднимая пыль.

Мисс Феррис в ужасе смотрела на него, жалея, что родилась на свет. Даже если бы он ее побил, и то было бы легче. А наблюдать, как художник в остервенении топчет свою работу, просто не было сил…

Она повернулась и, ничего перед собой не видя, побежала в учительскую, где ухватилась за Алкесту Бойл. Только эта женщина могла успокоить Смита. Келма знала, что он безнадежно влюблен в Алкесту.

— Пойдемте, пожалуйста, со мной. Скорее, — умоляла Келма Феррис.

Изумленная Алкеста последовала за ней.

Она вошли в кабинет рисования. Смит уже окончательно уничтожил свою работу и теперь сидел, орудуя мастихином. Соскребал с туфель глину. Его руки не дрожали.

Посмотрев на вошедших, он отряхнул с брюк пыль и с улыбкой встал.

— Вот такие дела.

— Дональд! — с ужасом воскликнула Алкеста Бойл. — Неужели это ваша Психея? — Она повернулась к Келме Феррис.

Та стояла бледная как мел.

— Это я ее уронила.

— Вам не следовало заниматься этим в школе, Дональд, — укоризненно произнесла Алкеста. Затем снова посмотрела на Келму Феррис. — Вы тут ни при чем. Это все из-за его небрежности.

Увидев Келму через несколько часов, она подошла к ней.

— Не переживайте, мисс Феррис. Дональд сам виноват. Лепил бы Психею дома, она была бы цела.