Убийство в Орсивале
Шрифт:
Но тут сразу он вдруг прервал себя и остановился с открытым ртом и с устремленными в пространство глазами, так сказать, опешив от осенившей его идеи.
Судебный следователь, погруженный в дело, чтобы найти доказательства своим обвинениям, не заметил этого движения.
— Но тогда, — воскликнул он, — как же вы объясните упорное молчание Геспена, его отказ сообщить нам, как он провел ночь?
— Теперь я понимаю, господин судебный следователь, — отвечал Лекок, — и сумею объяснить упорное молчание Геспена. Я был бы страшно
— Если он молчит, значит, он еще ничего не придумал в свое оправдание.
— Нет, нет, поверьте мне, он вовсе его не ищет. По моему мнению, Геспен — жертва. Я подозреваю, что Треморель устроил ему ловушку, в которую тот попал и сознает свое положение в ней настолько безвыходным, что всякую борьбу считает бесполезной. Этот несчастный убежден, что чем больше он будет выгораживать себя, тем более будет запутываться в той сети, в которую попал.
— Я того же мнения, — подтвердил и отец Планта.
— Действительный преступник, — продолжал агент тайной полиции, — граф Гектор, знал, что у следствия будут свои предположения о виновном, вытекающие из самого преступления. Он не мог не признавать, что если у полиции нет еще в руках виновного, то она приложит все свои усилия к тому, чтобы быть настороже. Он бросил нам Геспена, как охотник, находясь в безвыходном положении, бросает перчатку преследующему его медведю. Очень возможно, он имел в виду, что заблуждение впоследствии разъяснится и невинный будет освобожден, но, конечно, надеялся этим выиграть время. И в то время как медведь набрасывается на перчатку, переворачивает и грызет ее, охотник достигает безопасного места и скрывается. Так сделал и Треморель.
К несчастью, было очень трудно убедить судебного следователя.
— А разве вы не видали, — возразил он, — состояние духа Геспена?
— Э, милостивый государь, — воскликнул Лекок, — ну что может доказывать состояние духа! Желал бы я знать, каково было бы наше с вами состояние духа, если бы мы завтра же были арестованы по обвинению в тяжком преступлении! А ведь мы с вами уже привыкли к судебной процедуре!.. Возьмем дело Сильвена…
Легкими ударами по столу судебный следователь прервал Лекока.
— Вам, кажется, угодно противоречить, милостивый государь? — обратился он к агенту тайной полиции. — И притом прямо в кабинете вашего начальника? Нет нужды в этом возражении. Здесь нет ни адвокатов, ни судей. И вас, и меня воодушевляют одни и те же честные и благородные намерения. Каждый из нас в сфере своих полномочий стремится к отысканию правды. Вы видите свет ее там, где я нахожу одни только потемки, но вы можете так же ошибаться, как и я. — И с редкой снисходительностью, граничившей почти с героизмом, но все же не без некоторой иронии он добавил: — Что же, по-вашему, я должен был сделать?
Лекок молчал.
— Ну? — настаивал Домини.
— Ах, — воскликнул Лекок, — если бы только мне была предоставлена возможность самому задать два-три вопроса этому несчастному Геспену!
Судебный следователь позвонил. Вошел судебный пристав.
— Что, — обратился к нему Домини, — Геспена уже отвели обратно в тюрьму?
— Никак нет.
— Тем лучше! Скажите, чтобы его привели ко мне.
Лекок не скрывал радости. В этом отношении он не рассчитывал на свое красноречие и не смел даже надеяться на такой быстрый, выдающийся успех.
— Но пока господина Геспена не привели, — сказал он, — позвольте мне, господин мировой судья, задать вам один только вопрос: виделся ли Треморель после смерти Соврези со своей прежней любовницей?
— С Дженни Фанси? — переспросил немного удивленный отец Планта.
— Да, с мисс Фанси.
— Конечно виделся.
— Несколько раз?
— Довольно часто. Тотчас же после сцены в гостинице «Бель имаж» несчастная бросилась в страшное распутство. Чувствовала ли она угрызения совести за свой донос, понимала ли, что убила этим Соврези, подозревала ли она преступление, я не знаю. Но только все это время она много пила, падая все ниже и ниже.
— И граф соглашался на свидания с ней?
— Он был обязан это делать. Она его преследовала, он боялся ее. Когда у нее не хватало денег, она требовала у него их через посыльных в грубой форме, и он ее ссужал. Один раз ей отказал, и в тот же вечер она приехала к нему сама, пьяная, он едва отделался от нее. Она, конечно, знала, что он был любовником г-жи Соврези, и угрожала ему этим, так что это был организованный шантаж.
— А их последнее свидание было давно?
— Черта с два! — отвечал доктор Жандрон. — Около трех недель тому назад я был на консультации в Мелене. И в окне гостиницы видел лично и его, и ее. Увидев меня, они тотчас же скрылись.
— Тогда, — пробормотал агент тайной полиции, — не остается больше сомнений…
Но тут он замолчал, потому что два жандарма ввели Геспена.
За одни лишь сутки несчастный садовник постарел сразу на двадцать лет. Глаза его мрачно смотрели, а тесно сжатые губы пересохли.
— Ну-с, — обратился к нему судебный следователь, — посмотрим, изменили ли вы ваше поведение к лучшему?
Обвиняемый молчал.
— Вы будете говорить?
Геспен задрожал, глаза его засверкали от гнева.
— Говорить! — воскликнул он хриплым голосом. — Зачем? Что я вам сделал, скажите ради бога, что вы так меня истязаете? Что вы хотите от меня? Доказать, что это я совершил убийство? Вы этого хотите? Ну что ж, извольте. Это я! Теперь вы довольны? Рубите же мне голову, но делайте это скорее, так как я не могу дольше выносить!..
Наконец-то он сознался! Но Домини не выказал своей радости вслух. Он оставался невозмутимым, хотя это признание очень удивило его.
Один только Лекок, хотя и он тоже был удивлен, не терял надежды. Он подошел к Геспену и взял его за плечо.