Убийство в поезде Минск-Брест
Шрифт:
— Понимаю, — тихо сказал полковник.
— Андрей погиб год назад во время боевых действий в Украине. Нас спас, а сам погиб. А нужно было наоборот. Но Бог зачем-то оставил нас.
— Он воевал?
— Да. Мы из Донецка. Когда началась война, сын вывез нас в Беларусь — у нас здесь родственники. А сам решил вернуться и побороться за нашу землю, — мужчина тяжело вздохнул. Его пальцы дрожали, а голос с каждым словом становился все тише и тише. — Только это все зря. Потому что это была не наша война. Его убили в первом бою, а нам даже не
— Сочувствуем вашему горю. Надо было не отпускать сына. Вы правильно сказали: это не наша война. Там нет героев, есть только жертвы.
— Вы думаете, мы его отпускали? Но он такой человек: если что решил, то все! Назад пути нет. Ладно, вы ведь не для этого меня позвали.
— Да. В поезде случилась беда.
— Я знаю. Запах смерти витает в воздухе.
Полковник невольно поежился от слов мужчины. От прежнего настроения не осталось и следа. Он испытал жуткое чувство стыда за то, что еще десять минут назад смеялся над фамилией этой семьи.
— Мы пытаемся выяснить, что на самом деле произошло, поэтому опрашиваем всех пассажиров. Думаю, вы понимаете и не возражаете.
— Конечно. Только я вряд ли смогу вам чем-либо помочь, — пожал плечами худощавый старик.
Архипу Георгиевичу было за семьдесят. На его изборожденном морщинами лице лежал отпечаток горя. Оно было повсюду: в каждой морщинке, в каждом движении тела и повороте головы. В каком-то смысле этот человек был уже скорее мертв, чем жив. Полковник снова поджал губы, коря себя за то, что сразу не почувствовал и не увидел этого. Он грубо провел рукой по волосам и резко отряхнул ладонь, будто сбрасывая с себя события недавнего прошлого.
— Скажите, где вы находились с двенадцати часов дня и до половины второго?
— Мы с супругой были у себя в купе. Я смотрел в окно, а она занималась Бароном, который, как вы уже слышали, неважно себя чувствовал, — грустная улыбка скользнула по его светлому лицу.
— Может, вы могли что-нибудь слышать или видеть подозрительное в это время? Ведь ваше купе находится рядом с купе жертвы.
— У меня, в отличие от моей супруги, старость еще не забрала слух. Я, как филин, слышу каждый звук, — старик демонстративно поднес палец к уху. — Я слышал, как открывалась и закрывалась дверь. Причем не один раз. Двери, как и сам поезд, не первой свежести, и этот звук я различал отчетливо. Единственное, что я не могу сказать, во сколько именно это было. Я не посмотрел на часы.
— Вы можете вспомнить, сколько раз открывалась дверь?
— Сейчас, дайте мне подумать, — он сложил руки на груди и посмотрел в окно.
Полковник выжидающе наблюдал за ним. Через минуту тот снова заговорил:
— Пять раз.
— Вы уверены?
— Несомненно. Я еще подумал: сколько можно ходить туда-сюда? Я старый человек, и мне свойственно ворчать, хотя бы по таким мелочам.
Полковник улыбнулся:
— Пять раз, включая момент посадки в поезд?
— Нет. Когда мы садились, было очень шумно и двери хлопали не замолкая. Но потом я сидел в тишине и отчетливо слышал этот звук.
— Вспомните, хотя бы примерно, через какое время вы впервые услышали стук двери. Ведь мы сейчас говорим о довольно коротком промежутке времени.
— Думаю, прошло не менее получаса, прежде чем первый раз хлопнула дверь.
— Хорошо, — полковник сделал пометку в блокноте, вспомнив, что приблизительно в это время Стравинская ушла обедать в вагон-ресторан. — А второй раз когда вы услышали стук двери?
— Довольно быстро, — он задумчиво почесал седой висок. — Я думаю, прошло не больше пятнадцати минут.
— Пятнадцати минут… — Виноградов довольно улыбался, как кот, наевшийся сметаны и запивший ее молоком. — Что было дальше?
— Через десять минут кто-то снова вошел или вышел из купе, но затем через минуту снова был стук двери, — он опять задумался. — Да, я уверен, все так и было.
— Я насчитал только четыре раза, — встрял в разговор Валера.
— Вы все верно подметили, молодой человек. Пятый раз дверь открылась через минут пятнадцать-двадцать, точно, не больше, чем через полчаса.
Полковник резко подпрыгнул на месте и громко хлопнул в ладоши. Он все это время старательно сдерживал эмоции, хотя его душа уже пять минут как танцевала ламбаду.
— Я вас поздравляю! — он наклонился к Архипу Георгиевичу и пожал его худую, но крепкую руку. — Вы даже не представляете, как вы нам помогли! У вас феноменальная память! Вы случайно не служили?
— Служил, — старик щедро улыбнулся, обнажив свои золотые зубы. — Но где именно, я вам не скажу.
— И правильно, тем более я и так догадываюсь, — полковник перестал трясти его руку и сел на место.
— Раз я вам так помог, могу ли и я попросить вас об одолжении? — в глазах собеседника снова читалась печаль.
— Буду счастлив вам помочь.
— Дело в том, что тело моего сына так и не нашли. А тамошнее руководство, узнав, что я уехал в Беларусь, заочно зачислило меня в предатели, и это даже несмотря на то, что мой сын лег костьми, защищая родную землю. Понимаю, что прошу у вас невозможного, но я использую любой шанс, — он сделал паузу и опустил глаза в пол, разглядывая точечный рисунок на старом линолеуме. — Помогите найти тело сына…
— Я никогда не даю пустых обещаний и сейчас не буду этого делать. Скажу лишь одно: я приложу все усилия, чтобы помочь. В этом вы можете быть уверены.
Архип Георгиевич внимательно смотрел на полковника, кивая головой в такт его словам. Морщинки гармошкой собрались в уголках его глаз, а складки вокруг рта разгладились, как только легкая улыбка мелькнула по лицу.
— Я думаю, мою супругу звать не нужно. Она вряд ли поймет, о чем вообще идет речь.
— Конечно. Все, что мне было нужно, я услышал.