Убийство в соборе
Шрифт:
Стена гордыни? Мир или война?
Первый священник
Скажи, вернулся он,
На мощь опершись некую - иль только
На папство, на духовную узду,
На правоту и на любовь народа?
Вестник
Вы правы в некотором недоверии.
В гордыне и в печали, полон прежних притязаний,
Вернулся, вне сомненья, уповая
На ликованье паствы, поджидающее
Восторженной толпой на всем его пути,
Цветами поздними дорогу усыпающее.
На
И хвост архиепископовой лошади
По волоску на ладанки раздергают.
В согласье с Папой он и с королем французским,
Но наш король - совсем другое дело.
Первый священник
И все ж, война иль мир?
Вестник
Мир двух задир.
Разбитого не склеишь, так я думаю,
И думаю, что наш архиепископ
Не склонен обольщаться хоть малейшею
Из собственных претензий. Мир, я думаю,
Не положил конца и не сулит начала.
Общеизвестно, что архиепископ,
Прощаясь с королем, сказал: "Король,
Прощаюсь я с тобой как с человеком,
Которого я более не встречу".
Я слышал это из высоких уст;
Слова темны, есть много толкований,
Но ни одно покоя не сулит.
Уходит.
Первый священник
Страшусь я за него, страшусь за Церковь.
Я помню, как гордыня, порожденная
Внезапным возвышеньем, в свою очередь,
Ужасное паденье уготовила.
Любимцем короля его я помню, канцлером,
Надеждою и ужасом придворных,
Презренным, презирающим, всегда отверженным,
Всегда не ровней им, всегда в опасности,
Гордящимся своею добродетелью,
Гордящимся своею бескорыстностью,
Гордящимся своей великой щедростью,
Власть земную приявшим, но желающим
Единственно повиноваться Господу.
Будь наш король величественней или
Наш Томас мельче - все пошло б иначе.
Второй священник
И все же наш Пастырь опять сочетается
с собственной паствой.
Долго мы ждали его, с декабрями лета провожая.
Ныне возглавит он наш крестный ход против
скорби сомненья.
Скажет, что делать, подскажет, что делать,
прикажет, что делать.
С Папою он заодно, он с французским монархом
в союзе.
Мы прислонимся к стене, мы ногою нащупаем
твердую почву
На быстрине, где, как волны, сменяя друг друга,
ярятся веленья баронов.
Иль не твердыня Господня под нашей стопою?
Возблагодарим же за это:
Архиепископ вернулся. А если вернулся наш
архиепископ,
Значит, сомненьям конец. Возликуйте
Я говорю "возликуйте" - и вот уже ликом ликую.
Архиепископов я человек. К нам пожалуй, наш
архиепископ!
Третий священник
Во имя добра или зла, колесо, повернись!
Было семь лет колесо неподвижно - и плохо.
Во имя добра или зла, колесо, повернись.
Ибо кто знает добра или зла окончанье?
Пока не перестанут молоть мелющие,
И не будут запирать двери на улицу,
И не замолкнут дщери пения.
Хор
Этот город ненадежен, несть пристанища нигде.
Болен век и болен ветер, больно выгоды не жди,
жди тревоги и несчастья.
Поздний, поздний, поздний век, слишком
поздний, слишком поздний и подгнивший год.
Ветер зол, и море горько, беспросветны,
беспросветны, беспросветны небеса.
Томас, повороти! Владыко, повороти! Повороти
во Францию!
Повороти. Проворно. Мирно. Позволь нам
помереть в мире.
Едешь на ликованье, едешь сквозь ликованье,
но едешь, везя погибель в Кентербери;
Погибель собору, погибель себе и погибель миру.
Мы не хотим никаких событий.
Семь лет мы прожили мирно,
Стараясь не привлекать к себе вниманья,
Прожили, как бы прожили.
Существовали угнетение и роскошь,
Сосуществовали нищета и разнузданность,
Имели место небольшие беззакония,
Но мы-то при этом жили,
Жили и как бы жили.
Бывало, у нас не оставалось хлеба,
Бывало, урожай был богат,
Один год лил дождь,
Другой наступала засуха,
Один год некуда девать яблоки,
Другой неоткуда взять сливы.
Но мы-то при этом жили
Жили и как бы жили.
Мы блюли посты и слушали мессы,
Мы варили эль и делали сидр,
Мы запасали дрова на зиму
И говорили у очага,
И говорили у перекрестка,
И говорили отнюдь не всегда шепотом,
Жили и как бы жили.
Мы наблюдали рожденья, смерти и свадьбы,
Мы затевали всевозможные скандалы,
Мы платили всевозможные подати,
Мы сплетничали и посмеивались.
Несколько девушек исчезло необъяснимо,
И еще несколько необъяснимо уцелело.
Мы всегда чего-нибудь втайне боялись,
Каждый в отдельности, - но вполне определенного.
А ныне великий страх одолел нас, не личный
страх, но всеобщий страх,
Страх, подобный рожденью и смерти, когда
наблюдаешь рожденье и смерть