Убийство в состоянии аффекта
Шрифт:
Контролер, ничего не подозревая, пожал плечами, взял обратно свое заявление и вышел в коридор.
– Следующего вызывать? – зевнув, спросил старший контролер.
– Нет. Снова наседку, – приказал Турецкий.
Пока ходили за туберкулезником, Турецкий что-то быстро писал на листе бумаги.
Без косметики и женской одежды в туберкулезнике трудно было признать транссексуала. Войдя, он робко присел на край стула. Его темные волосы, зализанные со лба назад, отдавали сальным блеском. Кожа лица казалась серой.
В кабинете повисла тишина. Турецкий сидел, углубившись в чтение личного дела вызванного. Прошла минута в молчании, другая… Тихо жужжал в углу вентилятор. Старший контролер тоже молчал, смотрел на арестованного мутным тяжелым взглядом человека, которому хочется спать.
– Как ваше самочувствие? – неожиданно задал вопрос Турецкий, не глядя на туберкулезника.
– Ничего, – ответил тот.
– Надеетесь на смягчающие обстоятельства?
– Что? – вздрогнул вызванный.
Но Турецкий, ничего не объясняя, флегматично листал дело и поглядывал на часы.
– Что он там строчит так долго? Лев Толстой, – хмыкнул он себе под нос. – Полчаса не хватило написать?
Вызванный, услышав слова «важняка», заерзал на стуле. В этот момент дверь распахнулась. В кабинет вошел, размахивая исписанным листом бумаги, дежурный контролер. Увидев туберкулезника, он немного удивился, но довольно бодро обошел его стул, подошел к Турецкому и протянул бумагу с объяснительной.
– Вот.
Турецкий взял лист, посмотрел в него и одобрительно кивнул:
– Спасибо, можете идти.
Контролер улыбнулся, попрощался и вышел за дверь.
Турецкий, все еще держа объяснительную в руке, посмотрел на туберкулезника. Тот побледнел еще сильнее. На лице его выступил пот.
– «Старшему следователю по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ, объяснительная, – косясь в лист, зачитал Турецкий. – Я, Пивоварчик Евгений Сергеевич, контролер СИЗО No 1, чистосердечно признаюсь в том, что под угрозой физической расправы был вынужден оказать содействие заключенному 8 блока временного содержания Пенькову Н. Н. в попытке совершить убийство его сокамерника Коробкова В. Д.»
– Начальник, неправда это, – кисло и криво улыбаясь, промямлил туберкулезник, бледнея.
Старший контролер шевельнул бровями, но не изменился в лице.
– «Для чего, – повысив голос, продолжил „цитирование“ Турецкий, одним глазом посматривая в объяснительную контролера, другим – на арестанта. – Для чего накануне я передал Пенькову моток лески длиной в три метра». Слово «накануне» пишется слитно, – издеваясь, заметил назидательно Турецкий. – Ну что, Пеньков, продолжать? Тут все написано черным по белому, сам можешь посмотреть.
Он издали показал Пенькову исписанный контролером лист бумаги, в котором и близко не было ничего подобного. Всю «цитату» Турецкий придумал сам от начала до конца.
– Падла! – всхлипнул туберкулезник. – Падла, сука вонючая!
Он расплакался по-женски, неожиданно и бурно, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
– Хватит выть, морда! – рявкнул на него старший контролер, оживая.
– Давай, Пеньков, пиши все, что знаешь, – посоветовал Турецкий. – Обед пропустишь.
– Я ничего не знаю. Я ничего не делала! – в женском роде отозвался о себе Пеньков.
– Руки покажи! – прикрикнул на него Турецкий.
Старший контролер вскочил, как пес, услышавший команду «фас!». Несчастному туберкулезнику заломили руки, повернули ладонями вверх. На пальцах виднелись свежие красные рубцы и вмятины, оставшиеся от лески.
– Что это, а? – заорал старший контролер. – В общей камере под утюг пойдешь, если не заговоришь!
– Отпустите его, – сказал Турецкий.
Туберкулезника усадили на стул.
– Контролера просто уволят с работы, а на тебя повесят попытку убийства, – устало объяснил «важняк». – Пеньков, тебе это надо?
– Нет, – всхлипнул тот.
– Ты понимаешь, что он тебя сдал первым? Он тебя завалил дерьмом по самые уши. Он тут написал, что действовал по твоей указке и под нажимом твоих сообщников на свободе.
– Падла! – проскулил туберкулезник. – Он мне прохода не давал. Сказал, что наркоту подкинет при шмоне, тогда меня в общак. А там знают, что я сука, наседка. Паханы меня там раз отутюжили, я в санчасти неделю провалялась, а теперь мне кранты! – рыдая, вопил туберкулезник.
– Как ты петлю на Коробкова накинул? – спросил Турецкий.
– Когда он спал. Леску сложила пополам и под голову ему просунула. Потом концы продела в петлю и затянула. Тут старик проснулся, открыл глаза. Я испугалась и затянула петлю со всей силы.
– Ладони обмотал тряпкой, чтобы не порезаться? – вставил Турецкий.
– Да. Но на пальцах все равно остались следы, – пожаловался туберкулезник с кокетством обиженной женщины.
– Контролер в это время где был?
– Он следил через «волчок». Он мне сказал, что сам проследит, как я все исполню. Гад он ползучий, гнида вонючая!
– Ладно, хватит, заткнись, – замахнулся на него старший контролер.
Туберкулезник съежился и умолк.
– Садись и пиши покаянный лист, – предложил Турецкий. – Я не видел объяснительной контролера. Смотри, я ее сейчас порву на твоих глазах.
С громким треском «важняк» порвал бумагу на мелкие кусочки.
– Пиши, Пеньков. Если успеешь сдать его первым, тебе же лучше.
– А что со мной теперь будет? – спросил туберкулезник.
– Ничего не будет, если напишешь.
– Дайте ручку.