Убийство в стиле ретро
Шрифт:
– И что, у таких родителей родился здоровый ребенок? – не поверил Петр.
– Конечно, нет. Урод-уродом. Руки – как у матери, мозги – как у отца, родительница надеялась, что наоборот будет, но природу, мать нашу, не обманешь! Однако история на этом не заканчивается. Вырос киндер-сюрприз этот, повзрослел. Исполнилось ему, то есть ей, это была девочка, шестнадцать. Созрела, значит. Ну и зарулила как-то в лесок с одним пареньком из подъезда. Ему тринадцать, но развитый не по годам, поспорил с дружками, что трахнет идиотку. Трахнул. Через девять месяцев девочка родила. Здорового пацана. Бабка не нарадуется… – Доктор широко улыбнулся, обнажив серые от
– Ребенок вырастет полноценным? Как вы или я?
– Как мы – вряд ли: среднеобразовательную восьмилетку закончить сможет, но институт… – Он поцокал языком. – Получать высшее образование, – это, батенька, не в пузырьки пукать…
Он еще что-то говорил, перемежая свою речь то медицинскими терминами, то сленгом, а то и матерком, но Аня его больше не слышала. В ушах стоял странный гул, и зычный голос доктора превратился в звук паровозного гудка. Гул нарастал, с каждой минутой становился громче, и Ане уже казалось, что ее засасывает в огромные лопасти мотора взлетающего самолета…
Она покачнулась, судорожно ухватилась за что-то мягкое и теплое.
Издалека раздался знакомый голос:
– Аня, Аня, вам плохо?
Голос был тревожным, даже испуганным, но он тем не менее ее успокоил. И заставил невидимый самолет заглушить свои двигатели.
– Аня, сядьте, отдышитесь… Что с вами? – продолжал тревожиться знакомый голос, а то теплое и мягкое, за что она держалось, прикоснулось к ее лицу. – Доктор, сделайте что-нибудь…
В тот же миг что-то жесткое, шершавое больно ударило ее по лицу. Аня дернулась, ее голова резко ушла назад, в ушах зазвенело, но удивительное дело – сознание прояснилось. Она уже могла отчетливо слушать слова, ощущать боль от удара (доктор, судя по всему, надавал ей по щекам), тепло от руки Петра, влагу от слез и горечь от сознания собственной никчемности…
– Вот видите, – услышала она бодрый голос доктора. – Она уже пришла в себя, а вы – «укольчик, укольчик»… Сейчас водички попьет, и все будет тип-топ… Хотите попить?
Аня вцепилась в руку Петра и так резко мотнула головой, что заплетенные в косу волосы больно хлестнули ее по шее.
– Не хотите водички – не надо. Пошли коньячка хряпнем. У меня есть отличный коньяк «Арарат»…
– Отвезите меня домой, – взмолилась Аня, еще сильнее стискивая Петину ладонь. – Пожалуйста…
Он кивнул, крепко обхватил ее свободной рукой за плечи и успокаивающе проговорил:
– Не волнуйтесь, Анечка, мы уже уходим… – Петр скупо улыбнулся доктору и бухгалтерше: – До свидания, господа. Всего хорошего.
– Вы узнали все, что хотели? – спросил доктор им вдогонку.
– Все, что хотели, – как эхо повторила Аня, первой перешагивая через порог палаты.
По коридору они шли молча, так же безмолвно спускались по лестнице, пересекали вестибюль. Но стоило им войти в заснеженный парк, как Аня заговорила:
– Можно вас попросить, Петр Алексеевич?..
– Да, конечно…
– Никогда мне не напоминайте о ней. Никогда.
– О ком?
– О матери.
– Об Александре Железновой? – переспросил Петр.
Аня строго на него посмотрела и жестко, даже немного зло проговорила:
– Не надо ради меня строить из себя идиота. И вы, и я прекрасно знаем, что моя мать Полина Невинная.
– Вот этого мы и не знаем! – горячо воскликнул Петр. – У нас нет ни одного доказательства!
– Бросьте, Петр Алексеевич! – В ее голосе появились истеричные нотки. – Она моя мать!
– Я так не думаю, – упрямо проговорил он.
– Час назад вы были уверены… – прошептала Аня, резко отворачиваясь, она не желала показывать ему своих слез, почему-то именно сейчас ей хотелось казаться сильной.
– Час назад я ничего не знал о ее диагнозе! Час назад я не видел ее! – воскликнул Петр и с силой развернул ее к себе. – Аня, поймите, она не может быть вашей матерью…
– Вы разве не слышали историю, что рассказал доктор?
– Слышал, но это байка! Медицинская байка! У дебила не может родиться умственно полноценный ребенок…
– Спасибо вам, конечно, Петр Алексеевич, за комплимент, но с чего вы решили, что я умственно полноценная?
– Господи, что за бред?! – прорычал Петр. – А какая же вы? Вы разве не умеете читать или писать? Вы не понимаете, что хорошо, а что плохо? Или, быть может, ходите под себя?
Она горько улыбнулась и, собрав с ветки горстку снега, приложила к разгоряченным щекам.
– Сейчас я не хожу под себя, но я лет до двенадцати мочилась в постель. В школу я пошла восьмилетней, потому что была глуповатой. До третьего класса считалась худшей ученицей в классе, учительница постоянно говорила, что по мне интернат плачет. Потом я подтянулась, даже окончила школу без троек, даже в техникум поступила, даже год там проучилась, но умнее не стала. Многих вещей я не понимаю, точные науки мне не даются – таблицу умножения, например, я так и не смогла выучить. Я работала во многих местах, но нигде подолгу не задерживалась. У меня нет способностей, зато есть склонность к депрессиям и суициду… – Аня резко замолчала, втянула носом воздух, тут же с шумом выдохнула, потом очень тихо добавила: – Теперь вы понимаете, что полноценным человеком меня вряд ли назовешь…
Петр открыл рот, чтобы возразить, и возражений он мог привести предостаточно, что было видно по его решительно сдвинутым бровям, но Аня не дала ему произнести ни слова.
– Ничего не говорите, – сказала она строго. – Не надо. Просто никогда мне о НЕЙ не напоминайте. Тогда, быть может, я и сама о ней забуду… А теперь пойдемте к машине, я продрогла.
День второй
Елена нервно поправила волосы, припудрила лицо, похлопала себя по щекам (для появления естественного румянца) и заискивающе улыбнулась своему отражению, как бы спрашивая у него: «Ну как?» Отражение бесстрастно отвечало: «Кошмар!» Лицо напряженное, глаза напуганные, а рот перекошен, будто у нее зуб болит. Нет, не так должна выглядеть уверенная в себе женщина. Совсем не так!
Тяжкий вздох, вырвавшийся из Лениной груди, прозвучал как приговор: нет, она не уверена в себе. Более того, она как никогда уязвима, беззащитна, растеряна. Она сейчас не Елена Бергман, железная леди из Госдумы. Нынче она Леночка Паньшина, безнадежно влюбленная старая дева!
Напольные часы красного дерева, подаренные ей мэром на день рождения, пробили одиннадцать раз. Значит, до встречи с судьбой остался час. Как много и как мало! Много, потому что этой встречи она ждала двадцать с лишним лет, а мало из-за того, что она к ней так и не готова… Не готова сейчас, не готова была вчера… Особенно вчера… Боже, как испугалась она, когда столкнулась с ним у подъезда. Он что-то говорил, улыбался, пытался обнять, а она вырывалась и твердила, как попугай: «Мне некогда, мне некогда…»