Убийство в стиле
Шрифт:
Она оставила свой комментарий незавершенным, и не только потому, что поймала себя на грани нарушения профессиональной этики, но еще и потому, что в эту самую секунду, щеголяя изящным и очень коротким выходным платьем, черным с лиловой отделкой, и помахивая неизбежным мундштуком, в поле их зрения наконец впорхнула сама актриса.
Эвадна и Трабшо наблюдали издали, как Кора подошла к кому-то, сидящему на складном стуле, на матерчатой спинке которого, как они теперь обнаружили, печатные буквы гласили «мистер Хенуэй». Однако видны им были только — будто у персонажа фильма в первом эпизоде, как им рассказала Кора, — его спина и маленькая щепотка профиля. Лишь когда он повернул голову вбок, чтобы выслушать, какое
— Рекс, милый! — вскричала актриса. — Знаю, знаю, я снова опоздала. Но, клянусь, не по своей вине. Когда я опаздываю, то всегда ради моего искусства, и, конечно же, любого артиста, особенно стремящегося к абсолютному совершенству, как можно не простить за это?
После краткого молчания, принявшись поглаживать кошку с такой энергией, что он рисковал протереть ее до дыр, Хенуэй ответил всего лишь:
— Моя дорогая Кора, от вас мне требуется не стремление к совершенству, а совершенство. Что за проблема на этот раз?
Кора бессердечно затеребила свое платьице.
— Проблема была в нем. Мне пришлось просить Ви снова обузить талию. Оно мне никак не шло, делало меня — только вообразите! — толстомясой! Толстомясая? Я? Ни в коем случае!
Она наклонилась погладить шелковистую угрюмую кошку, которая стала еще угрюмее, когда ее омовениям помешали.
— Киса, кисонька, — нервно проворковала Кора. — Кто у нас кис-кис?
Хенуэй надел маску героического терпения.
— Позвольте напомнить вам, Кора, что вы предположительно играете не следящую за собой жену, которой пренебрегают. Мы не можем допустить, чтобы вы выглядели чересчур привлекательной.
Режиссер внезапно сбросил с себя томную вялость. Сняв кошку с колен, он отцепил ее когти от комбинезона с такой же осторожностью, с какой велосипедист отцепляет петли свитера от колючей проволоки, и плюхнул ее на складной стул, стоявший рядом с его собственным с надписью на спинке «Като». Затем вскочил на ноги и хлопнул в ладоши.
— Ладно! Все по местам! Репетируем эпизод!
Обернувшись к Летиции, которая деловито зависала над ним во время его краткого препирательства с Корой, он сказал:
— Всех статистов на площадку!
— Статисты на площадку для эпизода сорок один! Статисты на площадку для эпизода сорок один!
Распоряжение, как в игре в «испорченный телефон», передавалось от одного ассистента к другому, пока словно вовсе не унеслось из павильона.
Кора тем временем, заметив своих друзей, сложила губы в целеустремленное «ауу!» и помахала им. Возведя небу обведенные сурьмой глаза, будто говоря: «Нет отдыха истощившимся в силах», она затем прильнула к Хенуэю, пока он, предположительно, давал ей заключительные инструкции, как должен быть сыгран эпизод. Тем временем статисты начали размещаться согласно распоряжению. Дюжина их, наполовину мужского пола, наполовину женского, все в вечерних шикарных костюмах. И в арьергарде под охраной суроволикой няни — двое детей: мальчик-херувим лет десяти, воплощение озорниковой злости в накрахмаленном матросском костюмчике, и застенчивая девчушка более чем вдвое его моложе, которая в нарядном изукрашенном лентами белом платьице и миниатюрных балетных туфельках являла собой открытку Мейбл Люси Этвул, заманенную в розовощекую в ямочках живую жизнь.
Затем настала очередь выйти на площадку ведущим актеру и актрисе. Пусть Гарет Найт более не был таким уж jeune premier [17] , как прежде, но благодаря иссиня-черным усам, элегантно-небрежной манере держаться и улыбке, той самой, которая разбила сердце стольких продавщиц, он все еще умудрялся создавать завидно лихой и сорвиголовый образ. Что до Леолии Дрейк, актрисы, выбранной заменить покойную Пэтси Шлютс, то она, бесспорно, обладала тем, что киношники называют фотогеничной натурой, включающей аппетитность, сладострастность, пышность, соблазнительность и все прочие сугубо женственные атрибуты, которые кончаются на «ость».
17
первый любовник (театральный термин. Буквально «юный премьер») (фр.).
— Черт двурогий! — воскликнул Трабшо, причмокнув. — Вот уж цыпочка, так цыпочка!
Ни на секунду не смазав тонко начертанную улыбку, Найт коротко кивнул Коре и пожал руку Хенуэю. Режиссер отошел к детям сказать им несколько слов ободрения. И площадка была готова для репетиции.
Репетировался, как немедленно заметил Трабшо, эпизод, который сразу же поразительно напомнил идею «Раз, два, три, четыре, пять, будем убивать» Эвадны Маунт. Фоном служила шикарная вечеринка с коктейлями, и хотя он практически ничего не знал об интриге, пробные прогоны, которые проводил с актерами Хенуэй, вскоре подсказали старшему инспектору, что вечеринка устроена Найтом и его женой (роль Коры), а также, что последняя, вращаясь среди гостей, неусыпно следила за слишком уж усердным вниманием, которым ее муж все настойчивее окружал самую молодую и сексапильную из гостей, героиню фильма, которую играла Леолия Дрейк.
И вот, когда Найт-таки зашел так далеко, что принялся нашептывать на ушко Дрейк нежные пустячки, возможно, неслышные, но, бесспорно, зримые, кризис разрешился. С бокалом шампанского в руке Кора, на глазах у всех доведенная до исступления своей лучшей ловеласничающей половиной, кончила тем, что переломила ножку бокала пополам. И тут, даже хотя съемка не велась, режиссер завопил:
— Стоп!
В целом эпизод репетировался четырежды. Однако ни один вариант не удовлетворил Рекса Хенуэя. Его «стоп!» от раза к разу звучали все раздраженнее. И после третьего и финального повторения, от бессилия чуть не соскользнув со своего складного стула, он закричал:
— Нет! Нет, нет, нет, нет! Никуда не годится!
Все — актеры, съемочная группа, статисты — равно умолкли. Каким бы зыбким ни был его авторитет в первые дни съемок, Хенуэй теперь завоевал безмолвное уважение своих подчиненных.
Летиция встала перед ним на колени.
— Но, Рекс, в сценарии же именно так!
— Ну и что? — несдержанно сказал Хенуэй. — Сценарий врет.
— Врет? Но…
— Это же не «Братья Карамазовы», Бога ради! А просто наметки.
— Разумеется, Рекс, разумеется.
— Нет-нет, чего-то не хватает, чего-то определенно не хватает. Он утомителен. Эпизод большого ничего. И даже не большого ничего. Это маленькое ничего, это ничего из ничего.
Он крепко прижал кулак ко лбу, возможно, бессознательно имитируя роденовского «Мыслителя».
— Может быть, милый, — рискнула Кора, — если бы мы…
— Помолчи, пожалуйста! — рявкнул он. — Неужели ты не видишь, что я думаю?
— Я только хотела предложить…
И вновь ей не было дано договорить фразу до конца. Столь же внезапно и драматично, как он прижал его туда, Хенуэй убрал кулак ото лба.