Убийство в Вене
Шрифт:
Габриель опустил глаза на свои руки, не желая попадаться Радеку на удочку.
– Я полагаю, эта женщина и была вашей свидетельницей? – спросил Радек.
– Да.
– Странно, – сказал Радек, – но у нее были ваши глаза.
Габриель поднял глаза. Помедлил и произнес:
– Мне все так говорят.
– Это была ваша мать?
Снова помедлил, потом сказал правду.
– Я готов выразить мои сожаления, – сказал Радек, – но я понимаю, сколько бы я ни извинялся, это ничего для вас не значит.
– И вы правы, – сказал Габриель. – Не говорите ничего.
– Значит, вы это совершили в память о ней?
– Нет, – сказал Габриель. – В память обо всех них.
Тут дверь вдруг отворилась. Тюремщик вошел в комнату для допросов и объявил, что пора ехать в «Яд Вашем». Радек медленно поднялся и протянул руки. Пока ему надевали наручники, он все смотрел в лицо Габриеля. Габриель проводил Радека до двери, затем проследил за тем, как он прошел по огороженному проходу в ожидавший его фургон. Габриель достаточно насмотрелся. Теперь он хотел просто забыть.
Выехав из Абу-Кабира, Габриель поехал в Софед повидать Циону. Они перекусили в маленьком кафе в квартале художников. Она пыталась заставить его разговориться о деле Радека, но Габриель, расставшись всего два часа назад с убийцей, был не в настроении говорить и дальше о нем. Он заставил Циону поклясться, что она будет держать в тайне его участие в деле, затем переменил тему разговора.
Какое-то время они поговорили об искусстве, потом о политике и, наконец, о том, как будет строиться жизнь Габриеля. Циона знала о существовании пустой квартиры на расстоянии нескольких улиц от ее собственной. Квартира была достаточно большой, чтобы устроить в ней студию, и была одарена самым замечательным светом в Верхней Галилее. Габриель пообещал подумать об этом, но Циона снова поняла, что он лишь старается успокоить ее. Глаза его снова стали мятущимися. Ему уже не терпелось уйти.
За кофе он рассказал ей, что нашел место, куда можно поместить кое-что из работ матери.
– Где же это?
– В Музее искусства холокоста в «Яд Вашеме».
Большие глаза Ционы затуманились слезой.
– Какое идеальное место, – сказала она.
После ленча они поднялись по каменным ступеням в квартиру Ционы. Она отперла дверь чулана и осторожно достала картины. Они провели целый час и отобрали двадцать наилучших произведений для «Яд Вашема». Циона обнаружила еще два полотна, где был изображен Эрих Радек. Она спросила Габриеля, что он хочет, чтобы она с ними сделала.
– Сожги их, – ответил он.
– Но они, наверное, сейчас стоят кучу денег.
– Меня не интересует, чего они стоят, – сказал Габриель. – Я не желаю никогда больше видеть его лицо.
Циона помогла ему загрузить картины в машину. И он отправился в Иерусалим под затянутым тучами небом. Сначала он пошел в «Яд Вашем». Куратор принял у него картины, затем побежал назад, чтобы присутствовать при начале допроса Эриха Радека. Как, судя по всему, поступила и вся остальная страна. Габриель ехал по тихим улицам Оливковой горы. Он положил камень на могилу матери и прочитал заупокойный каддиш по ней. То же проделал он и на могиле отца. Затем он поехал в аэропорт «Лодь» и сел на вечерний самолет, летевший в Рим.
41
Венеция – Вена
На другое утро в районе Каннареджио Франческо Тьеполо вошел в церковь Сан-Джованни-Кризостомо и медленно пошел по среднему проходу. Он заглянул в часовню святого Иеронима и увидел, что на затянутой полотном платформе горит свет. Он подкрался к ней, схватил своей медвежьей лапой стояк лесов и сильно встряхнул. Реставратор поднял на лоб увеличительные очки и, словно горгулья, свесился вниз посмотреть, кто там.
– С приездом, Марио, – сказал Тьеполо. – Я уже начинал беспокоиться. Где ты был?
Реставратор опустил очки на глаза и снова обратился к созерцанию Беллини.
– Собирал искры от костра, Франческо.
«Собирал искры? О чем это – ради всего святого – он говорит?» Но Тьеполо знал, что задавать вопросы не надо. Ему важно было лишь то, что реставратор наконец вернулся в Венецию.
– Сколько еще времени до окончания?
– Три месяца, – сказал реставратор. – Может быть, четыре.
– Лучше, если это будет три.
– Да, Франческо, я знаю, что три месяца лучше. Но если ты будешь трясти мою платформу, то я никогда не закончу.
– Ты не планируешь снова куда-то отправиться, Марио?
– Всего в одно место, – сказал он, нацелив кисть на полотно. – Но это будет ненадолго. Обещаю.
– Ты всегда так говоришь.
Пакет прибыл в часовую мастерскую в Первом округе Вены с курьером на мотоцикле ровно через три недели. Часовщик самолично принял пакет. Он расписался у курьера и дал немного денег в благодарность за его труды. Затем отнес пакет в мастерскую и положил на стол.
А курьер снова сел на свой мотоцикл и помчался прочь – он приостановился в конце улицы ровно настолько, чтобы просигналить женщине, сидевшей за рулем автомобиля «рено». Женщина набрала номер на своем мобильнике и нажала на кнопку «Вызов». Через минуту Часовщик ответил.
– Я только что отправила вам часы, – сказала она. – Вы получили их?
– Кто это?
– Я друг Макса Клайна, – шепотом произнесла она. – А также Эли Лавона, Ревекки Газит и Сары Гринберг.
Она опустила телефон и быстро набрала четырехзначный номер, затем повернула голову и тотчас увидела ярко-красный шар, вспыхнувший на фронтоне магазина Часовщика.
Дрожащими руками она повернула руль, отъехала от тротуара и направилась к Рингштрассе. Габриель бросил свой мотоцикл и ждал ее на углу. Она остановилась ровно настолько, чтобы он успел залезть в машину, затем свернула на широкий бульвар и влилась в вечерний поток машин. Мимо них, в противоположном направлении, промчалась машина Государственной полиции. Кьяра внимательно смотрела на дорогу.
– Ты в порядке?
– По-моему, меня сейчас стошнит.
– Да, я понимаю. Хочешь, чтобы я сел за руль?
– Нет, я могу ехать.
– Тебе надо было дать мне набрать сигнал детонации.
– Я не хотела, чтобы ты чувствовал ответственность за еще одну смерть в Вене. – Она смахнула слезу со щеки. – Думал ли ты о них, когда услышал взрыв? Думал ли ты о Лее и Дане?
Он откликнулся не сразу, потом покачал головой.
– О чем же ты подумал?
Он вытянул руку и смахнул слезинку с ее щеки.