Убийство в Венеции
Шрифт:
— Хочешь сказать, что в будущем такого не предвидится?
— Может быть, время от времени. У нас в Швеции ведь больше нет утесов, с которых старики бросаются, чтобы не быть в тягость семье; но как только становишься пенсионером, распахивается парашютный люк — и тебя больше нет.
— У Свена на этот счет вчера вечером была своя точка зрения, — сказал я. — Игра на баяне и автобусные экскурсии. Хотя наверняка такое ему не грозит. Не стоит ему беспокоиться. Но, кстати о Элисабет, она сама откуда будет?
— Из Стокгольма.
— Да нет, я не об этом, — улыбнулся я и долил в бокалы. — Она тоже из академиков, специалистов
— Кажется, ее папа был врачом, и она выросла на Юрсхольме. Ходила во французскую школу, учила французский с годик в Сорбонне. Затем для забавы начала изучать историю искусства, вроде как курс во время помолвки. Свен тогда был преподавателем, читал лекции. Они поженились, и все говорили, что она сделала его директором Шведского музея.
— Это интересно. Дама явно со средствами.
— Да, но не в буквальном смысле. Она его подгоняла, не сдавалась. Он-то наверняка хотел остаться преподавателем, но ей этого было мало. Блеску было маловато. Никаких тебе королей на церемониях открытия, никаких королев на выставках. «Монадсшурнален» и «Хэнт и веккан» не интересовались какой-то профессоршей в Упсале.
— А ты не перегибаешь?
— Возможно, — сказала она и улыбнулась. — Но не слишком.
— А как же Андерс? Создавалось впечатление, что у них было немало общего. Еще вот отбивная осталась. Хочешь?
Она покачала головой, голубые глаза ее потемнели, она отложила вилку и нож.
— Андерс был как ребенок, — сказала она. — Элисабет использовала его самого и его любовь к ней. Он влюбился, и поначалу она была польщена этим; затем все стало серьезнее.
— Как же она его использовала?
— Он был фишкой в ее игре. Музей — это только одно ипз ее игрищ, все сводится к тому, чтобы выделить ее, дать Элисабет Лундман место под солнцем. Когда Свена отправили бы на пенсию, Андерс должен был помогать ей в торговле предметами искусства. Она открыла галерею в Гамластане, кстати, недалеко отсюда, а Андерс — ее консультант. Просто-напросто помогает ей доставать эти предметы искусства. То есть, конечно, теперь не помогает. Но задумано было, что Андерс станет там «серым веществом» и крупным экспертом.
— Это, сдается, немного за уши притянуто. Разве Свен не мог заняться тем же для нее? Он ведь не менее искушен, чем Андерс.
— Ты, выходит, не знаешь, как все было? — Она испытующе посмотрела на меня через край бокала.
Я покачал головой, чувствуя себя глупо.
— Элисабет хотела развестись со Свеном. Она представить не могла, как будет сидеть в тесной квартирке с пенсионером и копейки считать.
— А ты откуда знаешь?
— Ты же понимаешь, как на работе бывает. Все знают все о каждом. А вчера они жутко поссорились. Их комната была через стену от моей, и я проснулась. Под конец, когда Элисабет сказала, что любит Андерса и не может жить без него, Свен ее ударил. «А как же я? — кричал он. — Как мне жить без тебя? До меня никому нет дела». Он заплакал, а я заткнула уши — слушать такое было невыносимо.
— Неужели дело зашло так далеко?
Барбру кивнула и резко сказала:
— Она в Андерса когтями вцепилась, а он не заставил себя упрашивать. Она получила над ним какую-то неведомую власть, а он был слабым человеком, ты же знаешь. Слабым, в особенности когда дело касалось чувств. Он стал слишком много пить, и порой я подозревала — не употреблял ли он чего-нибудь помимо спиртного.
— Наркотики?
Я
— Когда они приходили в последний раз?
— Несколько дней назад. После их посещения Андерс зашел ко мне, он был бледен. Мой кабинет — в том же коридоре, что и у Андерса, прямо напротив.
— Ты была его ассистентом, ведь так?
Она слегка покраснела, испытующе посмотрела на меня, словно прикидывая, что ей следовало ответить.
— Я понимаю, куда ты клонишь, — сказала она с печальной улыбкой, не выражавшей радость, а скорее подтверждавшей что-то прошедшее. — Я не могла представить себе жизнь без Андерса. Но когда появилась Элисабет, все переменилось. Он стал отчужденным, начал сильно выпивать. Наконец я не выдержала, попросила Свена перевести меня в другой отдел, и тот несколько недель назад пообещал мне это сделать.
— А как получилось, что ты вчера была со всеми вместе?
— Давным-давно я пообещала Андерсу быть вроде как хозяйкой на ужине, помочь приготовить. И кроме того, меня интересовал дом — с чисто историко-художественной точки зрения. Я рассчитывала написать исследование о его реставрации, показать в деталях, как восстанавливают здание начала XVIII века, задокументировать все происходящее. Ведь Андерс отличался невероятной тщательностью — каждая дверная ручка, каждая досочка должны быть на своих местах, все должно быть точно. Он даже раздобыл кованые вручную гвозди. Так что у меня интерес был и профессиональный, историко-художественный. Как ты знаешь, конкуренция у нас жесткая. А я пока еще настолько молода, что должна писать, создавать, — в академической среде нужно блеснуть, заявить о себе, чтобы продвигаться по службе.
— Хорошо, что у меня все это в прошлом, — сказал я, улыбнувшись ей. — Могу выразиться словами Оскара Уайльда: я молодой человек с блестящим будущим за спиной. С тем только исключением, разумеется, что я уже немолод и что мои перспективы никогда не были такими уж блестящими. Изучение истории искусств в Упсале привело меня сюда, в Гамластан. И теперь я осознаю, что это куда более спокойное и приятное существование, нежели беготня по академическим коридорам в попытках сделать карьеру.
Барбру рассмеялась.
— Если можно, налей мне еще вина, — сказала она. — И расскажи мне, на чем ты специализировался.
— Шведские романтики XIX века. Я даже написал на третьем году половину курсовой о Фалькранце, отце живописи шведских романтиков, как его называли.
— Знаю, он был одним из первых, кто оставил мастерскую и вышел на природу. И он подмешивал в краску асфальт, чтобы получить нужный, романтически приглушенный оттенок.
— Точно. Какие вещи ты знаешь! Только теперь проблема в том, что асфальт растрескивается и портит картины, их приходится восстанавливать. Но, если подводить черту под уравнением, получается следующее: Андерс и Элисабет любили друг друга, а Свен был в отчаянии из-за того, что она его может бросить?