Убийство в Верховном суде
Шрифт:
— Классической? Английской?
— Венгерской.
— То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?
— Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.
— Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.
— Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.
— Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела.
— Это они умеют, — согласился Теллер.
— С Министерством юстиции взаимодействие налажено?
— Само собой. Мы созваниваемся каждый день.
— Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?
Теллер неопределенно пожал плечами.
— Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, — что его, мне кажется, убила женщина.
— Почему ты так думаешь?
— Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне — осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.
— Так ты полагаешь, что женщина?
— Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца — кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.
— За что?
— За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого — прошу прощения за пошлую догадку — он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.
— А если серьезно?
— Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…
— Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?
Теллер взял из пепельницы окурок и сунул его в рот.
— Не кури, Марти.
— Я зажигать не буду. Отец? Не думаю. Что же это за отец, если он способен убить собственного сына?
— В жизни всякое бывает. Жизнь — театр, и мы все в нем — актеры.
— Опять же вы правы, начальник… Понимаешь, Дориан, кандидатам в убийцы Кларенса Сазерленда несть числа. Мотивов для убийства достаточно — их едва ли меньше, чем алиби у подозреваемых. Будем копать! Кстати, я заказал настенную схему себе в кабинет.
— Это что-то новенькое.
— Не-а, обычное дело, в технике называется блок-схема. Я боюсь запутаться в деле Сазерленда, поэтому решил перенести его на бумагу. В моей схеме будут стрелки, звездочки и даже фосфоресцирующие буквы для обозначения узловых событий. Тебе подобная схема, скорее всего, ничего не скажет, но мне она просто необходима. И стоит недорого.
— Недорого — это сколько?
— Сотню. Я провел ее по смете по делу Сазерленда.
— Целую сотню, — вздохнул Марс. — Мог бы, кажется, сначала поставить меня в известность.
— Виноват.
— Хорошо, счет я подпишу. Я вообще подпишу что угодно, лишь бы дело двигалось.
— Оно будет двигаться, даю тебе честное слово, Дориан.
— Каждое утро в девять ты будешь являться ко мне с оперативным сообщением о ходе расследования, вплоть до его завершения.
— Так точно, Дориан. Каждое утро я как штык здесь, у тебя, в девять.
— Договорились.
Подъехав к городской квартире Кларенса Сазерленда в Джорджтауне, Теллер увидел у дверей полицейского, а поперек дверей — желтую ленту с надписью «Вход воспрещен».
— Как у вас тут идут дела? — спросил полицейского Теллер.
— Неплохо. А у вас?
— Тоже неплохо. Кто-нибудь заходил сюда?
— Только ваши, из управления, больше никто. Я чего хочу сказать, лейтенант: раз уж вы здесь и пробудете какое-то время, то разрешите, я отлучусь выпить чашку кофе?
— Идите. Только на полчаса — не больше. На большее у меня времени нет.
Он очутился в небольшом вестибюле. Дверь слева вела в квартиру Сазерленда, лестница справа — в другую квартиру, на втором этаже. Теллер вытащил ключ, отпер квартиру Кларенса и вошел внутрь.
Гостиная впечатляла размерами и роскошью интерьера. Большую ее часть занимали диваны глубокого красно-коричнего цвета, образующие в центре комнаты своеобразный салон. Над всей гостиной реял большой проекционный экран. Подойдя ближе, Теллер обнаружил, что он связан со сложной телевизионной аппаратурой, в том числе видеомагнитофоном. Вплотную к ней располагался вместительный шкаф с десятками аккуратно расставленных видеокассет.
Теллер перешел в спальню. Она была того же размера, что и гостиная. Круглое ложе поистине королевских размеров казалось еще больше, отражаясь в огромном, во всю заднюю стену, зеркале. И здесь над всем пространством комнаты парил большой проекционный телеэкран и дорогая стереосистема также стояла почти вплотную к кровати — только руку протянуть.
«А это что за штука?» — спросил себя Теллер, подходя к усыпанной кнопками и тумблерами панели рядом с кроватью. Он нажал одну кнопку — небольшая люстра из крохотных зеркальных осколков завертелась на потолке. Повернул диск — и вспыхнул узконаправленный алый луч. Наведенный точно на люстру, он отразился от граней зеркала множеством мелких вспышек и лег мозаикой мерцающих бликов на пол и углы помещения.