Убогая
Шрифт:
С этого учебного года, с сентября месяца, директор самолично распорядилась, чтобы Воскресенская сидела за одной партой с Федоровым Иваном, и не на каком ином месте. Наказ был донесен до каждого учителя девятых классов, а потому неукоснительно соблюдался вопреки желаниям двух учеников. Не только Аня всем своим непростым характером восставала против такого решения, но и Федорова не радовал новый порядок. Сидеть за одной партой с Воскресенской – этой нелюдимой рыжеволосой девчонкой, у которой не понятно что на уме, и при всяком малейшем случае выпускающей жалящие иглы и норовившей впиться зубами в глотку, представлялось не легким бременем. К тому же, по мнению Федорова,
Если Иван сопротивлялся такому решению, стараясь донести свое негодование ежедневными монологами, говоря по делу и часто без, а также объясняя всю суть вопроса не избирая слушателя – кому попадется, – лишь бы говорить, то у Ани хватало ума молчать, потому как она прекрасно понимала, что решение директором принято окончательное, а все из-за пресловутого правила стучать в дверь, перед тем как войти в кабинет.
Вскоре Федоров смирился со своим не легким бременем и будто даже забыл, что достоин лучшей доли, нежели сидеть за одним столом с насупленной, постоянно недовольной Воскресенской. Может быть в Ане есть некоторая скрытая черта преображать людей, или какое иное свойство, самой ей неведомое, но Иван изменился существенно, не много сказать, принципиально, потому как ученик, имеющий репутацию ни в коем разе не давать списывать и конечно же помогать, стал как раз таки помогать и давать списывать Ане.
Воскресенская же отреагировала на столь щедрый жест со стороны скупого Федорова свойственно своему характеру: приняла этот как должное, само собой разумеющееся, но для себя конечно же подметила его странность. Аня сделала вывод, что Иван всего на всего таким образом желает выслужиться, что вполне в духе его характера. Расчет прост и не оригинален, и заключается он в том, что якобы посадив Аню с Федоровым, ее успеваемость заметно улучшается, и это, несомненно, заслуга прилежного ученика, лучшего во всем классе, а то и в школе – Федорова Ивана Анатольевича.
***
Поспешным шагом в кабинет – словно олицетворяя стереотип – вбежала молодая и стройная учительница географии: с пучком волос на затылке, тонкой, поблескивающей оправой на глазах, и с не сползающей слабой улыбкой на лице. Поставив сумку на стол, она встала к классу напротив доски и поздоровавшись с учениками, дождалась, пока улей умолкнет и каждый займет свое место.
– Славно, – весело сказала учительница, когда в классе образовалась тишина. – Тема нашего урока, – размерено начала она, – природа и ресурсы гор Южной Сибири, – и красивым почерком повела мелом по доске.
Воскресенская не спеша, обремененно закрыла тетрадь и повернулась к спинке стула, чтобы положить ее в свою сумку. Обернувшись, она пересеклась взглядом с сидевшей позади Настей Котовой, которая не отрываясь смотрела на Аню исподлобья. Этот взгляд – следствие давней, но незабываемой обиды: жгучей и не проходящей более потому, что сама Настя в своей же обиде и виновата.
В начале восьмого класса, когда стало очевидно, что Аня теперь сама по себе и никто ей не нужен, и тем самым раздражала не мало сверстников, а особенно своих одноклассниц – Ершову и Зорину, этими двумя было решено сделать ее удобной девочкой для битья, которой так порой не доставало, чтобы выместить накопившуюся злость. К этому времени к подружкам примкнула оставленная Аней и все еще держащая в себе обиду за разрыв многолетней дружбы – Настя.
Сразу поняв, в чем собственно дело и чем оно грозит обернуться для Ани, что придирки по поводу ее излишней надменности и высокомерии всего лишь повод, при которых ей пытались указать «настоящее ее место нищенки» с поношенными, утратившими вид кроссовками, с потертыми джинсами в «грязной блузке и не мытыми засаленными волосами». Все это было отчасти правда, которой при случае попрекали Аню, только вот она никогда не ходила в грязной одежде и с немытыми волосами. Вид ее действительно говорит о не малой нужде – это правда. Иногда, конечно, она не причешет волосы должным образом и за ногтями на руках совсем ухаживает, считая это ненужным, но никогда Аня не ходила грязной. Напротив: только грязь – в том числе и в надуманных формах – и мерещилась вокруг Ане, на что она реагировала крайне брезгливо.
Но дело было не в ее внешнем виде. Из Ани просто хотели сделать тряпку и в последующем вытирать ноги, а потому не долго думая, она решилась всеми возможными средствами постоять за себя. Дождавшись, когда за нее примутся именно все три обидчицы, Аня будто того и ждала, чтобы развязать себе же руки. Со стороны она напоминала какого-то обезумевшего маленького парня и только ее длинные яркие волосы поверх весенней куртки утверждали, что этот человечек с большой веткой охваченной двумя руками, на самом деле девочка. Это было в первый раз, когда Аня решилась действовать первым попавшимся под руку предметом, и этим предметом стала удобно лежащая в руках весомая ветка.
Если Машка еще успела убежать, а Таньке лишь раз больно досталось по руке, то Насте повезло меньше – она, убегая, споткнулась и повалилась на землю, что закончилось для нее очень драматично. Разъяренная, готовая на все, лишь бы отстоять свое маленькое человеческое право, Аня, раз за разом, поднимая и не жалея, с силой опуская ветку, отбивала ею ноги своей бывшей подруги.
Наверное, где-то на седьмом ударе Аня остановилась, наконец расслышав слезы и мольбу Насти. Тогда, подобно победоносной воинственной амазонке, она отбросила орудие своего возмездия в сторону и, оглянувшись, посмотрела в испуганные лица в стороне стоящих подруг и пошла себе, по своему обыкновению, гулять. Погода была отличная, как раз что надо: прохладно и немного моросило.
– Еще раз так посмотришь, и я тебе тот камень в глотку затолкаю, – спокойно сказала Аня и обернулась обратно. Настя только раскрыла рот: хотела что-то сказать, но решила, что благоразумнее промолчать.
– Интриги, – с ухмылкой заметил Федоров, покосившись на Аню. Видать, он так разгорячился недавним разговором за последней партой, что позабыл, кто его соседка. Воскресенская бросила на него презрительный взгляд, но Иван не заметил.
– О твоем подвиге тогда вся школа говорила, – начал он – любитель раздувать тлеющий между людьми хворост. – Странно, как ты вообще терпишь их разговоры у себя за спиной.
Аня молчала, не обращала внимание, будто бы мимо ее ушей проносилось лишь завывание неприятного сквозняка. Она давно уловила в Федорове эту черту: подогревать конфликты, на фоне которых, как ему казалось, лишь подчеркиваются все его прилежные качества, которыми он демонстративно так хвалился. Только думал он, что делает это очень завуалированно, незаметно, но на самом же деле выглядело это до безобразия откровенно.
– Я читал, что это называется социальным фашизмом, – продолжал Федоров, когда учительница села за стол и сидя продолжала вести тему. Она скрылась из виду за спиной Амельчева. – Это когда человека оскорбляют по социальному положению.