Уцелевший
Шрифт:
Рот говорит: «И он тот, кто подстроит смерть твоего агента от удушья».
«Расскажи ему лучшую часть,» — говорит пистолет рту.
«Всё чаще и чаще в моих снах, говорит рот, — полиция обвиняет тебя в убийстве всех уцелевших Правоверцев, чьи самоубийства выглядели фальшивыми».
Всех этих Правоверцев убил Адам.
«Да, именно их,» — говорит пистолет.
Рот говорит: «Полиция думает, что, возможно, ты совершил все эти убийства, чтобы стать знаменитым. Ни с того ни с сего ты из жирного уродливого уборщика превратился в религиозного лидера, а завтра
Пистолет говорит: «Удачливым, вероятно, не совсем подходящее слово».
Я говорю: Я был не таким уж жирным.
«И сколько ты весил? — говорит рот. — Будь честным».
На стене написано: Сегодня Худший День Всей Твоей Оставшейся Жизни.
Рот говорит: «Ты был жирным. Ты и сейчас жирный».
Я спрашиваю: Так почему бы тебе просто не убить меня? Почему бы тебе не вставить пули в пистолет и не застрелить меня?
«Пули у меня заряжены,» — говорит пистолет, и дуло вертится по сторонам, указывая на мое лицо, мои колени, мои ступни. Рот Фертилити.
Рот говорит: «Нет, у тебя нет пуль».
«Есть,» — говорит пистолет.
«Тогда докажи это, — говорит рот. — Застрели его. Прямо сейчас. Застрели его. Застрели».
Я говорю: Не стреляй в меня.
Пистолет говорит: «Я не хочу этого делать».
Рот говорит: «Лжец».
«Вообще-то, я хотел застрелить его уже давно, — говорит пистолет, — но чем известнее он становится, тем лучше. Вот почему я убил соц.работницу и уничтожил записи о его душевном здоровье. Вот почему я приготовил фальшивую бутылку с хлоргазом, чтобы агент ее понюхал».
Мы всего лишь играли в безумные извращения с соц.работницей, говорю я.
На стене нацарапано: Опорожняйся или убирайся с горшка.
«Не важно, кто убьет агента, — говорит рот. — Полиция подойдет прямо к пяти-ярдовой линии, чтобы арестовать тебя за массовые убийства, сразу, как ты уйдешь от камер».
«Но не беспокойся, — говорит пистолет. — Мы будем там, чтобы спасти тебя».
Спасти меня?
«Просто дай им чудо, — говорит рот, — и у тебя будет несколько минут хаоса, чтобы ты мог выбраться со стадиона».
Я спрашиваю: Хаоса?
Пистолет говорит: «Ищи нас в машине».
Рот говорит: «В красной машине».
Пистолет говорит: «Откуда ты знаешь? Мы же ее еще не угнали».
«Я знаю всё, — говорит рот. — Мы украдем красную машину с автоматической коробкой передач, потому что я не умею пользоваться рычагом».
«Окей, — говорит пистолет. — В красной машине».
«Окей,» — говорит рот.
Я был перевозбужден. Я говорю: Просто дай мне чудо.
И Фертилити дает мне чудо. Величайшее чудо в моей карьере.
И она права.
И там будет хаос.
Там будет настоящее столпотворение.
16
Одиннадцать часов следующего утра, агент всё ещё жив.
Агент жив в одиннадцать десять и в одиннадцать пятнадцать.
Агент жив в одиннадцать тридцать и в одиннадцать сорок пять.
В одиннадцать пятьдесят координатор мероприятий доставляет меня от гостиницы до стадиона.
Все
Не то чтобы я очень уж любил агента. Я могу легко представить себя на его похоронах: во что я буду одет, что я скажу в прощальной речи. Хихикаю. Затем я вижу, как мы с Фертилити танцуем Аргентинское Танго на его могиле.
Я не хочу участвовать в процессе по массовому убийству.
Это то, что соц.работница назвала бы ситауцией приближения/предотвращения.
Что бы я ни сказал насчет одеколона, свита повторит это полиции, если он задохнется.
В четыре тридцать мы на задворках стадиона со складными столиками, ресторанной едой и взятой напрокат одеждой, смокинги и свадебное платье висят на вешалках, и агент всё ещё жив и спрашивает меня, что я планирую объявить своим большим чудом этого перерыва.
Я не рассказываю.
«Но оно большое?» — интересуется агент.
Оно большое.
Оно достаточно большое, чтобы все на стадионе захотели дать мне пинка под зад.
Агент смотрит на меня, подняв одну бровь, хмурится.
Чудо, которое я должен сделать, такое большое, что все полицейские этого города потребуются, чтобы сдержать толпы, желающие убить меня. Я не говорю агенту об этом. Я не говорю, что в этом вся задумка. Полиция будет очень занята, спсася мою жизнь, и она не сможет арестовать меня за убийство. Я не рассказываю агенту эту часть.
В пять часов агент всё ещё жив, и меня заковывают в белый смокинг с белым галстуком-бабочкой. Мировой судья подходит и говорит мне, что всё под контролем. И всё, что я должен делать, это вдыхать и выдыхать.
Невеста прибывает в своем свадебном платье, втирая вазелин в палец для кольца, и говорит: «Меня зовут Лора».
Это не та девушка, которая была в лимузине вчера.
«Это была Триша,» — говорит невеста. Триша заболела, поэтому Лора будет ее дублершей. Всё окей. Я всё ещё женюсь на Трише, несмотря на то, что ее здесь нет. Триша — та, кто по-прежнему нужен агенту.
Лора говорит: «Камеры ничего не узнают». У нее вуаль.
Люди едят пищу, доставленную разносчиком. Рядом со стальными дверями, ведущими на боковые линии, люди из цветочной лавки, готовые выкатить алтарь на футбольное поле. Подсвечники. Беседки, покрытые белыми шелковыми цветами. Розы и пеоны и белый сладкий горох и левкой, все они ломкие и липкие от лака для волос, чтобы держали форму. Охапка шелкового букета невесты, который она понесет, — это шелковые гладиолусы и белые георгины из шелковой смеси и тюльпаны, тянущие за собой ярды белой шелковой жимолости.