Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки
Шрифт:
Написано, что учёный, которого звали Евсей Карпович Русаков, водил Серого «по городу и знакомил с разными людьми, нажимал на всевозможные «кнопки» и разрабатывал вместе с другими «понимающими» товарищами варианты». «Записки», мол, следовало «социально осмыслить и положить на стол главному редактору такого-то журнала; если же тот не захочет их взять – главному редактору другого журнала».
Мой отец рассуждал: над кем и над чем иронизирует автор? Что это – перепев «Двенадцати стульев», «Золотого теленка» Ильфа и Петрова? Нет, это якобы объяснение, каким образом «Записки Серого Волка» пришли к читателю. Папа рассудил, что, начиная со знакомства с журналистом в зоопарке, всё придумано до слов: «Записки» были приняты одним из центральных журналов столицы» (как мы знаем, журналом «Москва»). Но добился этого не бежавший по улице за своей собакой профессор. На рычаги мотора, который был запущен, надавили другие.
Описывается, как Серого, когда «Записки» ещё не увидели свет, пригласили к генералу МВД и к самому министру. «Ирония, насмешливость куда-то исчезли», – заметил мой отец.
Серому дали в Москве однокомнатную квартиру. Это при том, что те времена коренной москвич, отбывший срок, лишался права жить в Москве и вблизи. Происшедшее с Серым абсолютно невероятно, нереально (если не учитывать его заслуги).
Ахто Леви действительно улыбнулась Фортуна (пусть не просто так и даже совсем не просто так). У него слава, ему не надо изо дня в день к восьми или к девяти утра спешить на работу, средств и так достаточно, чтобы покупать вещи, развлекаться, ездить по стране. И что совершенно закономерно для такого человека в таких условиях – его поразил алкоголизм. Об этом рассказано в романе «Бежать от тени своей», вышедшем в журнале «Москва» в 1973 году. Показ страданий от алкоголизма и борьбы с ним признавалось нужным. Писал, разумеется, опять же, не сам Ахто Леви, но чувствуется, что показана пережитая лично им реальность. Как она страшна! Мой отец, размышляя, сказал: «Вот тут мы тебе верим, Ахто Липпу! – он назвал реальную фамилию, Леви – это псевдоним. – Тебе невозможно не сопереживать. Помучился ты и, видимо, мучаешься до сих пор».
Преследуемого известной жаждой героя, говорится в романе, неожиданно включили в делегацию, отправленную в ГДР. Делегатам на приёмах предлагались не только прохладительные напитки, но себя приходилось сдерживать. И только в гостях у немца, названного Томасом, герой дал себе волю и не помнит, как оказался не в квартире Томаса, а на незнакомой улице Берлина. Из телефона-автомата он позвонил Томасу и, следуя продиктованным указаниям, вернулся к нему.
В 1983-м я купил роман «Бежать от тени своей», выпущенный книгой, и заметил, что в эпизоде, о котором говорю, имя немца Томас заменено именем Пауль.
Правда-матка
Переехав в Германию, я жил в Берлине, когда в 1997 году оставшееся от времён ГДР издательство Volk&Welt («Народ и мир») предложило мне перевести и издать книгой мою автобиографическую повесть «Дайте руку королю». Переводили признанный лучшим переводчиком ГДР Томас Решке и его жена Ренате. Я пригласил их в гости, мы ужинали, Томас говорил о переведённых книгах и назвал «Записки Серого Волка» Ахто Леви:
«Он был у меня, когда прилетал с делегацией».
Я встрепенулся.
«Вы – не тот ли Томас, из чьей квартиры он пропал ночью и позвонил из автомата, что заблудился?»
«Да, это я», – оживился и Томас.
Я сказал, что эпизод описан у Ахто Леви в романе «Бежать от тени своей». Этого произведения Томас не знал. Он рассказал, что, когда Ахто Леви вновь оказался в его квартире, ему надо было выпить чего-нибудь покрепче и побольше. Томас повёз его к своему другу, у которого в гараже имелся запас спирта. Ахто его заметно убавил.
Через несколько дней, в течение которых Ахто Леви не обходился без выпивки, хотя всё же держался в сносном состоянии, делегация отбывала домой. Томас поехал в аэропорт с Ахто Леви. Улетавших провожали ответственные товарищи, в их числе офицеры госбезопасности, которых в ГДР называли «штази» от слова Staats/sicherheit (государственная безопасность). Вдруг, рассказал Томас, Ахто Леви указал мне на них и потребовал: «Переведи, что я им скажу! Но только всё! И слово в слово!» Он заговорил, и Томас перевёл: «Вы провожаете меня как гостеприимные хозяева, но вы не хозяева. Ваша Восточная Германия существует благодаря Москве. Хозяева там, а вы только их слуги!»
Тогда, сказал Томас, офицер говорит мне: «А сейчас переведите, что я ему скажу – слово в слово!» И обратился к Ахто Леви: «Да, мы сотрудничаем с московскими коллегами, и они информировали нас о тебе. Мы знаем про тебя всё! Ты выдал лесных братьев, твоих друзей, и потом ты выдавал других. Ты предатель и провокатор! Любые хозяева презирают таких, как ты!»
Томас сказал, что после этих слов Ахто Леви как онемел, он больше рта не раскрыл.
О не наших войнах
Мой отец, рассказывая о своей жизни солдата, нередко обращался к роману Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен». Главный герой Пауль Боймер и трое его одноклассников ушли на фронт добровольцами. Их было четверо, говорил папа, а нас, друзей из реального училища, пятеро: я, Вячка Билетов, Джек Потрошитель, Ле Кок, Сипай. Герои Ремарка были, по тогдашним нашим понятиям, совсем взрослыми: им по девятнадцать.
Отец сравнивал других героев романа – слесаря Тьядена, рабочего-торфяника Хайе Вестхуса, крестьянина Детеринга, умницу Станислава Катчинского, душу отделения, с крючником Саньком, с крестьянином Витьком Гороховым, с бухгалтером
Александром Роговым. Чем схожи немецкие и русские солдаты? Чем различаются? Вот немцы довольны, что их желудки набиты фасолью с мясом, даже на ужин каждому досталось по полному котелку. И у нас, говорил папа, точно так же случались праздники. Фасоль мы не видели, у нас была каша; в наш последний день в Самаре нам отмерили в неё и в суп столько колбасы на каждого! Ешь под завязку! А при наступлении, когда на роту был куплен вол, мы два дня наедались мясом до отвала. На Тоболе набивали желудки шаньгами со сметаной.
Словом, отмечал отец, то, что в первую очередь важно для солдата, Ремарк показал отлично. Он сказал о тех, у кого всегда самый большой аппетит, но у нас у всех был такой. «У меня – не меньше, чем у Тьядена, самого прожорливого солдата в роте». Потом у немцев стало с едой хуже некуда – «и также и у нас в сибирском походе».
У Ремарка написано о ботинках из жёлтой кожи, высоких, до колен, со шнуровкой доверху. «И я, – сказал отец, – получил такие ботинки, когда меня выписали из госпиталя в Оренбурге. Я их отдал за валенки – в стужу в степи они спасли меня». Весной вместо валенок отцу выдали обычные солдатские ношеные ботинки, которые стали разваливаться. «Ещё как я понимаю восторг Мюллера от вида великолепных ботинок! – говорил папа. – Ремарк знал, что такое обувь для солдата, посмотри – чудесным ботинкам он посвятил не один абзац, и вокруг них – драма!»
Отец обращал моё внимание и на нечто иное, нежели еда и обувь. Ремарк пишет, что война представлялась его героям в идеализированном, в романтическом свете. Они стали солдатами по доброй воле, из энтузиазма, но десять недель муштры сделали всё, чтобы выбить из них это чувство. Папа зачитывал: «нам уже не казалось непостижимым, что почтальон с лычками унтера имеет над нами больше власти, чем наши родители, наши школьные наставники и все носители человеческой культуры от Платона до Гете, вместе взятые. Мы видели своими молодыми, зоркими глазами, что классический идеал отечества, который нам нарисовали наши учителя, пока что находил здесь реальное воплощение в столь полном отречении от своей личности, какого никто и никогда не вздумал бы потребовать даже от самого последнего слуги».