Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки
Шрифт:
ГАЗ-69 выехал на лесной берег, метрах в пятнадцати был островок. Дядя Коля перевёз на него меня и папу на надувной лодке, стал извлекать из реки верши, которых было три, отец помогал. С каким азартом я смотрел на каждую, стараясь угадать, что в ней. Вот бы попался таймень! В двух вершах оказалось по щуке, довольно крупной, в третью угодил хариус. Папа проговорил мечтательно: «Жить бы в лесу, вот так ловить рыбу…»
В другие дни водитель «козлика» возил дядю Колю, папу и меня в лес за грибами, домой мы возвращались с лукошками, в которых грибы возвышались горкой. Жена дяди Коли тётя Поля (Полина) пекла с ними вкуснейшие пироги. Она была вторая жена: первая, которую мой отец знал до войны, умерла.
В 1972 году я был студентом-второкурсником Казанского университета, в Копейск и в Краснотурьинск мы ездили в мои каникулы. В течение же учебного года отец приезжал ко мне в Казань. Он рассказал, что его пригласили работать «на общественных началах» в т.н. детской комнате милиции, он посещал неблагополучные семьи, беседовал с детьми и родителями. Как в Бугуруслане его знали многие, так и в Новокуйбышевске он сделался известным уважаемым человеком. Ему было семьдесят, но он с успехом заменял уходящего в отпуск или болевшего редактора многотиражной газеты завода синтетического спирта «Химик».
В 1973-м моего отца, внештатника, новокуйбышевская городская газета «Знамя коммунизма» направила в командировку в Нижнекамск, где, как и в Новокуйбышевске, действовал нефтехимический комбинат. После поездки отца в газете вышли две его развёрнутые корреспонденции о комбинате.
Я, после окончания университета в 1976 году и работы в областной газете Мордовской АССР, опять жил у родителей в Новокуйбышевске, назначенный зав. отделом газеты «Знамя коммунизма». В свободное время пробовал писать рассказы в жанре фантастики – отец строго разбирал мои вещи, критиковал без всякого снисхождения, но иногда восклицал: «Смело! Отлично!» – и с горечью добавлял, что именно поэтому вещь не примут. Помимо собственно цензуры, объяснял он, царит цензура неписаная, предварительная: первый же низовой сотрудник, к кому попадёт рукопись, увидит что-то неординарное и тотчас её отклонит. Такие книги, как «Белый Бим Черное ухо», выходят, благодаря чему-то редкостному. Подобную вещь молодого никому не известного автора ни один журнал не примет, а про издательство и говорить нечего. Необходимы связи.
Отец рассказал, что он узнал о карьере одного необыкновенно видного писателя. Тот был киргиз, но киргизским языком не владел, писал по-русски; его рукописи «не проходили». Тогда он нашёл переводчицу на киргизский, дал ей свою написанную по-русски вещь, а затем представил перевод как якобы написанное им по-киргизски произведение. И оно вышло, сочтённое произведением национальной литературы. Затем писатель подал и вариант на русском языке, будто это перевод с киргизского, и дело пошло.
Мой отец после того, как издали его повесть («повестушку» – как он говорил) под названием «Никиша Голубев», которую сам он называл «слащаво-приспособленческой», и опубликовали несколько подобных рассказов, не мог заставить себя писать в том же духе. Но с журналистикой он не порывал, его корреспонденции печатали та же «Знамёнка» и областная газета Куйбышева (Самары) «Волжская коммуна». И лишь я один слышал его устные воспоминания и размышления, темой которых оставалась Гражданская война. Он не доверил бумаге ни слова из того, что понимал и чувствовал.
Его тянуло узнавать окрестности не только ближние, но и те, что подалее, бывать в деревнях, но без автомобиля он был лишён этой возможности. Нанимать же какого-либо владельца машины было не по карману.
Мысли о сенсациях
Отца захватила публикация в одной из центральных газет о семье Лыковых, которые одиноко жили в Саянской тайге и в 1978 году были обнаружены геологами. «Они скрылись от советской власти!» – сразу же сказал папа о Лыковых. В 1982-м о них начал рассказывать в «Комсомольской правде» журналист Василий Песков, знаток природы, которого мой отец весьма ценил. Он стал вырезать публикации и собирать в отдельную папку, относясь к истории с пристальным вниманием.
В середине 1930-х годов Карп Осипович Лыков и его жена Акулина с сыном одиннадцати лет по имени Савин и совсем маленькой дочерью Натальей отправились в таёжную глушь жить отшельнической жизнью. Они сумели соорудить хижину у горного притока реки Еринат в двухстах пятидесяти километрах от ближайшего населённого пункта, собирали грибы, ягоды, кедровые орехи, выращивали картошку, репу, лук, горох, рожь, коноплю. Огонь добывали с помощью кремня и кресала. Огнестрельного оружия не имели. Во что одевались? Конопля давала им нитку, ткали одежду на ручном ткацком станке. Из берёсты изготавливали обувь, в которую для утепления клали сухую траву.
Родились сын Дмитрий и дочь Агафья, росли, взрослели. Никакой связи с людьми, пишет Песков, не было.
Мой отец задавался вопросом: можно ли в самотканой одежде (одежде из мешковины) выживать в тайге долгими зимами, когда морозы доходят до сорока градусов? Ходить в обуви из берёсты? Он вспомнил свой вопрос жителю деревни на Тоболе о поршнях: «И зимой в этом ходишь?» Мужик усмехнулся: «В мороз обуть – стопа камнем станет». А поршни изготовляли из шкуры коровы или лошади шерстью внутрь.
Песков застал в живых только Карпа Осиповича и Агафью и, ссылаясь на их слова, пишет, что семья охотилась на лосей, маралов, кабаргу. Цитата: «В Москву я привез подарок Агафьи – жгутик сушеной лосятины».
Охотились каким образом? Рыли ловчие ямы, куда попадали животные. Так, размышлял папа: с тем, что могла упасть в яму кабарга и попасться, согласиться можно. Но вырыть яму, из которой не выбрался бы лось? Марал? Это сколько же времени надо рыть, не имея хороших лопат? В конце концов, допустим, выроешь, а добыча обойдёт яму стороной?
Был, оказывается, ещё один способ охоты, владел им Дмитрий. Песков не указывает, кто именно сказал о Дмитрии, Карп Осипович или Агафья, что «марала он мог преследовать целый день, догонял и закалывал пикой». Журналист описал это оружие: «Копье с лиственничным древком и самодельным кованым наконечником».
Теперь представим марала. Мой отец взялся за справочную литературу: рост в холке до 168 см, вес до 350 кг, рога вырастают до 108 см, марал развивает скорость 50-55 км в час. В справочной статье сказано также, что марал без проблем может защитить себя от волка и от медведя. Папа отметил фразу: «У раненого марала невероятно огромная сила, он в состоянии покалечить и даже убить охотника».
Песков между тем привёл эпизод из охотничьей эпопеи: «Дмитрий однажды, догоняя марала, шел двое суток», добавлена фраза, опять же, неизвестно кому принадлежащая: «Ушел вельми далеко. Марал утомился, упал, а Дмитрий ничего».
Папа покачал головой: «Небылица!» Можно допустить, что Дмитрий преследовал самку марала: самки на двадцать процентов мельче. Но и её человек не загонит до того, чтобы она в тайге – своём родном доме – упала без сил.
«Вынослив Дмитрий был поразительно, – сообщает Песков. – Случалось, ходил по снегу босой. Мог зимой в тайге ночевать. (В холщовой «лопатинке»-то при морозе под сорок!)». Журналист пишет, что «лопатинки» шили из конопляной холстины, «между подкладкой и внешней холстиной клали сухую траву – власяницу». Приводится объяснение Агафьи: «Мороз-то крепок, деревья рвет». Ага, и от такого мороза спасала рубаха на подкладке из сухой травы.